Шанс

***
Воспоминания о дошкольном детстве подобны полузабытой сказке. Время выветрило все больное и грустное. И жизнь в сэсэсэровской коммуналке 60-х вспоминается как сладкий сон. Котел на угле в ванной, соседский кот, живущий у нас, страшные газовые баллоны на кухне, к которым нас, детей, не подпускают, а оставляют горячую кашу в кастрюле, укутанной байковым одеялом, ключ на веревке на шее, домики, которые мы с двумя девчонками-соседками устраиваем под столом, накрыв его со всех сторон одеялами, и в которых пропадаем часами. А еще бабушка одной из девочек. В их комнату часто убегаю сидеть на диване и слушать радио. Бабушка тихая и добрая. Она все время что-то бормочет себе под нос на белорусском и меня не выгоняет. Странно. Я отчетливо помню ее и почти не помню ее внучку, ту самую соседскую девчонку, одну из двух. Вторую помню. Да и не мудрено – вместе в школу пошли. И дальше как-то на виду оставались. А эту нет. Помню, что была, что играли. А образ растворился. Наверное, потому, что их семья уехала и воспоминания почти стерлись.

***
Хоть мне и не платят, желание зацепиться за это издательство запредельно. В институте, где преподаю философию, гроши. Преподавательский энтузиазм давно испарился. После челночных рейсов в Стамбул спина сорвана, да и спекулянт из меня некудышный. Два года распихиваю по городу кожаные куртки, а сам как оборванец. Рейсы в Чухляшку за машинами да по кирпуториям дел тоже не поправили. Пацаны в плюсе, я в перманентном алкогольном токсикозе. Гуманитар хренов. И вот издательство! Искандер, приятель по аспирантуре, как-то обмолвился: мол, такая тема – америкос, из наших, замутил журнал, завязки на бизнес… Он сам, как экономист из универа и с академическими связями, консультантом вписался и теперь – зам. главного редактора. Главред из «Коммерсанта». То да се. Крыша бандитская. Но перспективы – мама дорогая. В общем, я запал и через какое-то время завалился к ним в офис. Они тогда, в 94-м, у музея Суворова обитали. Я как Андрея, главреда, увидел, голову потерял – Остап Бендер отдыхает. Понял сразу – шанс. Да черт с тем, что глянцевый журнал, что под бандосами. Знаем – летали. Люди как люди. Настоящие звери – в пиджаках. А торпеды? У них срок годности короткий. Вот и бычат. Мозгов-то нет, а кровь кипит. Опять же – понты дешевые. Если голову включить и высшим образованием их не раздражать – вполне и выпить можно, и побазарить. Я вписался на пару-тройку статей, и Андрей сразу всё взял. Ну а когда пообещал в штат редактором, решил – сдохну, но зацеплюсь. Для начала на меня повесили рассылку журналов. Цельными днями клею этикетки на коробки. Раз в месяц вожу тираж на почту. Мне выдают наличку на отправку, грузят коробки в микроавтобус под завязку и мы пилим на Загородный. В этот день на почте столпотворение. Откуда пенсионеры заранее узнают день моего прибытия – загадка. Но я привожу нал. А значит, на почте появляются деньги для выдачи пенсий. Разгружая коробки, братки смеются: «Пацаны стариков не бросят. Ща капусты на пенсии навалим!» Я долго химичу с начальницей почты в ее закутке. В результате в кармане остается на выпивку. Жить можно. Главное – закрепиться в штате. Пусть уже восьмой месяц без зарплаты. Я терпеливый. Другого шанса не будет.

***
– Саня, нельзя сюда!
Глаза у Игоря, нашего сисадмина, по плошке.
– Папу вроде завалили.
Любопытство пересиливает, и я пробираюсь к арке двора на Фонтанке, 50, где расположен головной офис нашего издательства. Вся стена у парадной посечена пулями. Асфальт в крови и осколках. Куча ментов. Опер машет на меня рукой, мол, проваливай.
Игорь сбивчиво делится:
– Телохранителя наповал. Прикрывал. Сам вроде жив, но плохой. Увезли. Братва сказала: «Два дня всем сидеть и не рыпаться. На работе не появляться пока они тему разрулят». В общем, не до нас, убогих, им сейчас. Ищут, кто заказал.
Ну что, отдыхаем, значит, бухаем.
– Игореха! Что у нас с бабками?
Игорь заговорщиски улыбается:
– На пузырь есть. Только давай не водяру? Жарко. Дуем к Инженерному.
Сюда, на Фонтанку 50, мы приходим только на летучки. Дверь в обычную квартиру, а внутри… А внутри – огромные залы, сводчатые потолки, шкуры медведей на стенах, мраморные полы и все, что нужно для разврата. Сюда мы ходим к боссу, когда он из Штатов прилетает. Здесь тусуются Андрей и Искандер. Здесь же трется братва. А так наш рабочий офис на Фонтанке, 20. И у Инженерного замка мы почти каждый день ищем тень для обеденных возлияний и бесед. Жара страшенная. К Играм доброй воли власть, видно, и взаправду разогнала тучи, и печет так, что асфальт плавится. Лишь у воды да в тени спасение.

***
Эту девушку на своей загородной платформе не первый раз вижу. В беретике. Тургеневская. Порой встречаю, когда на работу еду. Взгляды пересекутся и пролетят. Жизнь бежит дальше. Мало ли кто на кого смотрит. На бегу-то в суете. Видимо, приезжая. К кому-то. В поселке всех знаю в лицо. Точно не наша. Поезд подъезжает к станции метро, и толпа привычно вносит меня в вестибюль. Метро – уже цивилизация. Все знакомые мгновенно перемешиваются с другими пассажирами, и вот уже равномерно анонимная масса несется по тоннелю и выплевывается в пункты назначения великого города с областной судьбой. Города, который через 6 лет захватит и столицу, и всю страну. Питер, он такой. Реваншистский. Петровский вирус. Громче выстрела «Авроры» грохнет легендарное «Я устал», и…
Стою, уткнувшись носом в стекло вагонной двери. «Не прислоняться». Что это? В стекле ее лицо. Интересно…
На площади Восстания выхожу. Надо к друзьям-бандитам на Черняховского. Там охранником три года оттрубил. Договорился обсудить дальнейшую жизнь. В издательстве что-то мутное творится. Денег, видимо, я не увижу. Да и все идет к тому, что надо из него валить. До работы время есть. Вчера отправлял журналы. В кармане что-то шуршит. Трубы горят. Голова с разбегу включает таймер и план на день. И, не успеваю отойти от вагона и десяти метров, легкое касание за руку. Еще не обернувшись, все понимаю – она.
От судьбы не уйдешь. Судьба догнала, чтоб рассмеяться. Мы доходим по Лиговке до Сангальского сада. Через 10 минут дежурных вопросов-ответов впору смеяться и плакать: рядом со мной сидит соседка по коммуналке, та самая забытая девочка из детства.

***
– Саня. Беги на Фонтанку, 50. Папик прилетел. Есть шанс получить расчет.
Ой, спасибо, дорогая. Света – чудо. Инфа на вес золота. Я пролетаю 30 домов быстрее ветра. В логове полупусто. Только быки на диванах что-то по огромным трубам трут.
Босс добродушен и шутлив.
– Что, пронюхал? Далеко пойдешь. За сколько мы тебе должны?
– За восемь месяцев.
– Ого! Ну ты терпила.
Он с любопытством глядит прямо в глаза.
– Знаешь, через час у тебя не было бы ни шанса. А так… Я за фарт. Он отсчитывает баксы.
– Держи.
Набираюсь наглости и выпаливаю:
– А за знак?
Две недели назад в офис ввалился ошалевший Костя, менеджер по рекламе:
– Всё. Горю. Клиент заказал Александру Васильеву, нашему художнику, логотип. Тот сделал. Клиент не берет. «Всё не в кассу, говорит». Если они логотип не получат, рекламный контракт не состоится. А там ого-го. Меня Свердлов с говном сожрет. Такие деньги!
Я попросил посмотреть эскизы. Не впечатлило. Логотипами занимался всего пару-тройку лет из баловства. Но несколько штук уже пристроил. И тут меня осенило. У меня остались черновики знака для моих друзей. Их фирма на ту же букву. А что если?.. Показываю Косте. Тот молниеносно звонит заказчику: мол, то да се, еще одному художнику параллельно заказали, а он только что из Москвы прилетел с набросками… Через 10 минут мы уже несемся в его Ford Scorpio по городу. А еще через 30 минут счастливый и сияющий генеральный жмет нам руки. Костя на седьмом небе – контракт подписан.
– А за знак?
Душа в пятках. И тут Свердлов произносит спич:
– Саня. Вся эта журналистика – хуйня. Деньги дает реклама. Ты спас для нас ключевого клиента. За это хорошая баба полагается. Но, я думаю, тебе деньги нужней. Вот это я и называю – заработал сам и дал подняться другим. Уважуха.
И он начал считать купюры.
Вышел из офиса как в тумане. С одной стороны, только что расстался с издательством. Расстался с мечтой на новую жизнь. В издательстве раскол. Я – микроб в этих процессах. Этот расчет был первым и последним. В общем – вольная. С другой – первый раз за несколько месяцев держу в руках хоть какие-то деньги. Впереди маячит привычная преподавательская нищета. Но сегодня можно честно надраться на свои. По дороге к дому уже на серьезном градусе в кооперативном магазине был куплен совершенно чумовой коллекционный баскетбольный Reebok. Глаз на него положил давно. И не я один. На фантастический тапок смотрели все, и купили бы давно. Но только у меня был 46-й. И вот – деньги. Жизнь подбросила сладкую пилюлю.

***
– Ты кто? Кто ты вообще? Ты никто? Рассыльный. Я член Союза художников.
Александр Васильев рвет и мечет. Он только что узнал, что клиент принял мой логотип, что я получил за него деньги. Он вне себя от ярости. Застал меня совершенно случайно. Собираю вещи. Он со своей женой, Татьяной, и разнос грандиозный. Выслушав все его эскапады, ответил так, как может ответить прибандиченный преподаватель философии охуевшему и зарвавшемуся ваятелю. Тогда я не знал, что послал на три буквы будущего основателя знаменитого журнала «Ружье». А он не знал, что вскоре мы помиримся, подружимся и даже поработаем вместе. Пусть и недолго.

В 2012-м Александра Александровича не станет. Но это через 18 лет, которые еще прожить надо.

***
– Папа, ты же обещал на Новый год Барби!
Восьмилетняя дочь с надеждой смотрит в глаза.
Да, обещал. Когда шли в школу 1 сентября. Директриса позвала на торжественную линейку батюшку. Когда его 12-метровый белоснежный Lincoln Town Car Limousine въезжал во двор школы, местные бандиты, чьи Grand Cherokee гордо стояли поперек дороги, убрались с видом побитых дворняг. Оскорбленная братва дала по газам и свинтила от позора. Батюшка в белых с золотом одеждах и пузом почище Демиса Руссоса заставил всех на время забыть о назначении праздника. Он плыл ко входу, держа за руку ангельского вида девочку с куклой Барби. Малыши, мимо которых они проплывали, сгорали от зависти.
– Папа, ты мне купишь Барби? Папа, купишь?
Папа складывал в душе восьмиэтажные конструкции…
– Конечно, доча. На Новый год. Обещаю.
…
Запомнила, а я и забыл.
– Детей обманывать – грех. Вон, на водку у тебя всегда деньги есть…
Прижали к стенке. Против жены и дочери – без шансов. Собираемся в город.
Предновогодний Питер хорош. Полупьяный Невский щебечет. Витрины сверкают. Недалеко от Маяковской вожделенная Барби куплена, и мы с дочкой плетемся к метро.
– Сашка, ты!
Оборачиваюсь. Мать честная, Андрей. С моего ухода из издательства прошло 5 месяцев. Я и забывать стал, нырнув в преподавательские будни. Все казалось сном, сказкой, которой поманили и обманули.
– Андрей?
Андрей необычайно возбужден.
– Твоя? Красавица!
Дочка внимательно смотрит на незнакомого мужчину, которому предстоит кометой пронестись по моей жизни и перевернуть ее с ног на голову.
– Давай в «Художественный». Там бар неплохой.
В баре картина проясняется.
– … Искандер тоже захотел быть главредом. Сам понимаешь – два волка в одной лодке. Он со Свердловым остался. У меня новая крыша. Есть один насос, Аркаша. В Россию спирт гонит из Германии и прочую хрень. Он вписался. Издателем быть хочет. У нас новый журнал теперь. И это все под Костей Могилой. Его проект. Издательско-рекламное агентство «РиМ».
– Рим?
– «Россия и мир». Офис на Савушкина, 71. Полздания налоговая, пол – мы. Сразу после Нового года стартуем. Планов до неба. Денег до жопы. Саня, мне нужен зам. Ты пишешь. Остальному научу. И еще: у тебя есть команда? Редакторы, корректоры? Все надо быстро решать… Будет издательский дом. Журналов пять. Мы это город на уши поставим.
(И поставили ведь).
Алкоголь не брал. Я допивал вторые 200 водки, – и ни в одном глазу. Дочь потягивала «Кока-колу» и пожирала глазами заветную Барби, не подозревая, что папу она видеть в ближайшие 2-3 года практически не будет. В голове нейроны сошли с ума и танцевали такую джигу, что Кавказ отдыхает. Я чувствовал себя ракетой «Союз», отрывающейся от стартового щита Байконура. Я уходил в звезды.

***
Полы в Пушкинском Доме скрипучие. Пахнет как в Публичной библиотеке. В каждом книжнике этот запах в памяти навсегда. Не дыша, иду по коридору. А навстречу, мать честная! Я обмираю и, машинально кивнув головой, вжимаюсь в стену. Высокая фигура в длинном пальто приближается. Дмитрий Сергеевич, кивнув в ответ, горой проходит мимо и удаляется.
Соседка удивлена и звонку и стремительному визиту на ее работу.
– Я Лихачева только что встретил, представляешь?!
Реакции никакой.
– Что стряслось?
– Ты сколько получаешь?
И классический филолог на несколько лет нырнет в мир, который войдет во все учебники под названием «Бандитский Петербург».

***
– Геннадий Петрович! Всё. Не могу больше. Я ухожу.
– Саш. Ну хотя бы семестр доведи. Ты же любишь эту работу. Это твое. Сам подумай – у тебя же полный карт-бланш, свой авторский курс… Где ты еще такое получишь? А? Вон, замдекана тебе предлагают. Саш?
– Геннадий Петрович! Все правда. Но на эти гроши… И… Я же мотаюсь из издательства на лекции на такси. Два года. Туда и обратно. Домой уже и забываю когда приезжаю. Сил действительно больше нет. Никаких.

***
Soon. Скоро. Эта гениальная реклама стартапа глазастых мерседесов E-серии 1995 года останется в памяти навсегда. В Питере тогда лупоглазый «Мерин» был один. А на выходе из терминала аэропорта во Франкфурте я тупо глядел на ряды такси до горизонта. Все «мерсы» и все глазастые нулёвые. Всего через несколько лет все будет с точностью до наоборот. Количество премьерных люксовых тачек в России затмит и Штаты и Эмираты. А пока… А пока моя сказка подходила к концу. Издательство посыпалось. Пути смотрящего за Питером и смотрящих в текст разошлись, оставив на память зарубку.

***
Даню, ведущего менеджера по рекламе, волокли словно коровью тушу на скотобойне. Кровавый след тянулся по центральному коридору издательства. Талантливый как бог, обрушивший на всех нас ливень из рекламных контрактов, он, конечно же, был небескорыстен. И неизбежно прокололся. Изуродованный, с отбитыми внутренностями, он поймал один счастливый билет из миллиона – его оставили в живых, заставив родных продать все, что можно и что нельзя.
И всё. Лондон, Дюссельдорф, Франкфурт, Стокгольм. Выставки, презентации во Дворце Юнеско. Поставленный на уши Питер. Праздник кончился. Наступило тяжелое похмелье на годы.

***
Оставшаяся до миллениума пара-тройка лет сохранились в памяти меняющимися ценами на технический спирт, который пил неразбавленным, и огромным костром, который однажды, не выдержав, устроил на помойке перед домом из горы журналов и альманахов. Как же красиво горели глянцевые обложки, на которых яркими буквами сияло Russia & World.