To Top
входит в книгу
«Неформат»
(стихи, проза)
Franc-Tireur
USA
2014
***
А мальчик проговаривал слова.
Из вязи слов сплеталась паутинка.
И в паутинке этих слов
судьбинкой
жила судьба.
А он все проговаривал слова.
За годом год.
Порою замолкая.
И ничего не ждал.
Так,
словно зная,
они – судьба.
Так,
словно зная,
кроме этих слов
он больше жизни ни зачем не нужен.
Так, словно жизнью
в это вот заужен –
в плетенье снов.
Несчастный ум рефлексией распят.
Он ищет слов,
когда вокруг все спят.
И счастлив лишь тогда,
когда находит.
Он видно спятил,
люди говорят.
А жизнь проходит.
Мой мальчик.
Мой ловец несчастных снов.
Твой век закрылся.
Мой преданный искатель вещих слов.
Ты сбылся.
***
Напиши это всё,
напиши и заткнись,
опиши
в этих проклятых буквенных знаках
все, что было и сплыло
под именем жисть,
и подохни последней бездомной собакой.
И летай драным ангелом,
бейся в окно,
корчи рожи,
царапайся в темные стекла.
Ты со всеми ветрами теперь заодно,
и со всеми дождями, чтоб почва промокла.
А когда изойдешься от слез и соплей,
когда все корабли разобьются о волны,
позови Его,
просто скажи: «Пожалей»,
Он придет и нальет,
как бывало,
по полной.
И последнего пьяницы вопли и крик:
«ой мороз…», «ты мне друг?»
и другие баяны
это всё твои весточки:
«помнишь, старик?»…
Это мучают души твои тараканы…
***
А в этом умирании…
Стихи что ль написать?
Но Он не даст задание.
И неча дать.
И взять
едва ли есть возможности.
А шло бы оно на
Тут жизнь.
Долги тут, сложности
и прочая хуйня.
Но в этом умирании
привидится крючок.
Вот вышел на задание
строптивый дурачок.
Взял детский стульчик-лесенку –
дозвездный пьедестал –
и богу шепчет песенку.
И, видит Бог,
достал.
***
Жизнь без конца.
И ведь все сказано уже.
Но с каждой новою душой
Ты все пытаешь и пытаешь матерьял
на новое прочтенье.
И значит, нет ее,
одной надмировой Души.
Не океан Соляриса она.
И может Ты – сторонний наблюдатель
за играми ума?
Колись, Создатель!
Смотришь сериал?
Какой-нибудь «Секс в космосе большом»?
Я покидаю дом
и медленно бреду к ларьку ночному.
Там странники сидят.
Им до моих вопросов
нет дела
потому,
что в пропасти космической тоски
все утонуло.
Утону и я.
***
буковки тукалки
строчки занозы
клавиши стукалки
пыткою прозы
прозою жизни
прозою будней
нету печальнее их
и паскудней
буковки тюкалки
вышивкой строчечной
пыткой разлукою
коликой почечной
легочным свистом
в затылок гвоздем
с литерадурой
в обнимку идем
мир шизофреника
доля бездельника
как же без денег
и с понедельника
как же без цели
все цели к чертям
будешь курком
и мишенью
ты сам
***
Умничай, разумничай, переумничай.
Толку-бестолку, теши кол на темени.
Коли бесишься – не такой умный чай.
Пропащее дитя полоумного времени.
Ехало-болело. А гори оно всё огнём!
Всё равно прорываться к свету, раз вышел свет.
А чё это вообще было? То ли всё. То ли видишь сон.
Вдруг входят. Считаешь. Семь бед, а ответа нет.
А без ответа никак. Даже толком и не уйдёшь.
Куда возвратиться, если из ниоткуда упал?
Говорят, раньше был дорожный знак: «Что посеешь, то и найдёшь».
Да главный по знакам куда-то давно пропал.
Искал конец очереди. Все первые. И последних нет.
Зачем стоим? Обещали: узнаем, когда войдём.
И тут титры. Конец. Длинный коридор. Свет.
Которого мы целую жизнь ждём.
***
Вдруг баба с пустым ведром
перейдет дорожку.
С подворотни под ноги
метнется черная кошка.
Без денег ступишь в дерьмо,
и засветятся глазки…
Как хочется верить
в злые и добрые сказки.
С перепою креститься начнешь
и звать: Боже!
Плевать через левое
и в карман пихать фиги.
А Аннушка разольет масло,
и трамваем по роже,
даже если не знал,
что было в той странной книге.
Кукушка, кукушка, сколько мне?
Не первый с огнем играет.
А жизнь выйдет полная,
когда рак на горе свистнет.
Закрадется мысль подлая.
А вдруг он узнает?! –
спохватишься.
Да поздно.
Он – все твои мысли.
***
другой
я пошарю в карманах
огниво огонь затянусь
есть штука такая
тоскливо
такая привычная грусть
такое и не возрастное
я мальчиком в звезды глядел
оно и тогда без покоя
и может тогда поседел
не верьте что все это осень
а если и осень
навек
внутри что-то ноет и просит
чего не поймет человек
но знает что спустятся кони
вернуться со звездных лугов
промчатся и может обронят
крупицы неведомых слов
***
А по «Розе Ветров»*
все ветра на Московском постылые.
Нас в стране дураков
разметало полями чудес.
Я историю вёл,
да история та вся с могилами.
Философию плёл,
да забрел в костенеющий лес.
А по «Розе Ветров»
тот, что с юга – заточкой от южного,
а с востока – по горлу,
а с севера – лучше не знать.
Ветер западных снов
наши жизни вмиг сделал ненужными.
Он пришел, чтобы все,
чтобы все до единой забрать.
После «Розы Ветров»
да на все на четыре
и в сторону.
Тот гимнаст на голдáх
толщиною и в палец и в ствол,
он когда-то давно говорил:
«Хорошо, когда поровну».
Так и вышло: за решку одних,
для других был орёл.
Всё забыть и засыпать.
Просядет, как холмик на Северном.
Память снами заверена так,
что в слезах потолок.
Я историю вёл
и закончил на слове «Немерено».
Это время потерянных,
вечно мотающих срок.
————————————-
*Бар «Роза Ветров» на Московском пр. – стрелка бандитского Ленинграда-Петербурга
***
и это как вывернет как повернет
это с той ли ноги встану
вдруг что-то в сознании произойдет
было криво и раз прямо
это обух перешибет плетью
и вот уже и на воле
я как-то совсем не боюсь умереть
но я очень боюсь боли
и где-то в душе все ясно давно
хотя мастер всех тайн не раскроет
а я все пишу и пишу одно
про то что мир не достроен
и не умею а все равно молюсь
как сегодняшний бьюсь с вчерашним
я ведь не умереть боюсь
я боюсь умереть страшно
и сложилось всё от а и до я
и плюсом умерен минус
любая дата календаря
хоть сейчас я готов на вынос
ногами вперед головой вперед
по правилам и без правил
мне совсем не страшно что там меня ждет
мне страшно за то что оставил
***
завернется мозгóй высший замысел
отдается тоской божий промысел
в беготне мирской вижу умысел
гробовой доской вот и тут мы все
али что сказал не услышим мы
может наказал каждого за всех
вот он я вошел и вот он вышел я
родился на грех петухам на смех
а кому звезда а кому крестиком
гностик в молоко туда же мистики
пухнет голова от софистики
не дай бог наш бог вышел мясником
время режет круги мясорубкою
разлетается фарш пыль космичная
все вбирает дыра черной губкою
в петербурге тоска дела обычные
***
И там, на дне,
где снизу постучали.
Хотел уйти.
А разве заслужил?
Мой дорогой,
Тебя уже встречали,
Чтоб ты об избавлении молил.
Есть или нет?
Где страх в самом вопросе.
Кому-то благодать, кому-то месть.
Не многие берут,
хотя все просят,
со-знание меняя на со-вéсть.
***
прокисло оливье
и колбаса засохла
и через не могу
наполненный стакан
январская тоска
чтоб я да чтоб ты сдохла
не пожелать врагу
и сорванный стоп-кран
два рождества в уме
в два глаза ржут две белки
в душе такая муть
не приведи господь
два новых года где
второй на опохмелку
и жидких мыслей ртуть
в полуживую плоть
над глобусом гремит
наш нерушимый новый
под всем скребет черту
до неба дофига
и доктор айболит
пришьет нам башни снова
чтоб снова в суету
в крысиные бега
***
На Северном, на Северном*
чичи-гага подстреленный,
чичи-гага порезанный
лежит на лоскуты.
Там выпито немерено.
Там проклято немерено.
Там продано и предано немерено.
Там ты.
На Северном, на Северном
смертями все засеяно
и плетками**, и веером***.
Опухшая земля.
Зачем-то уцелели мы.
Зачем-то прилетели мы.
И все мы были целями.
И он.
И ты.
И я.
———————————-
*Северное кладбище, Ленинград — Санкт-Петербург
** Плётка – пистолет
*** Веером – автоматной очередью
«50 с прицепом»
к пятидесятой годовщине
живого места на мужчине
нет биллиардный в лузу шар
и по шарпеевой морщине
удар удар еще удар
последний гол и все стоят
я проиграл 0:50
я мутного не видел ганга
но золотое гол хуй штанга*
как от экстаза выл народ
и четверть века до цугцванга
потом все задом на перед
и новым временем контужен
нет нам такой хоккей не нужен**
с прибором на такой хоккей
они мне блядь а ю окей
какой окей
но в жопу мира
летит осколочная лира
и хитросделанный пегас
кладет отчаянно на нас
я дам разъехаться домашним***
я неразбавленным вчерашним
я шилом в старый мозг воткнусь
и этим мозгом подавлюсь
не та природа и погода
не то любое время года
не та страна не тот народ
лишь морда лысого урода
и это прошлое зовет
———————————
* «Гол!… Хуй! — Штанга!!!» – знаменитая фраза Вадима Святославовича Синявского (радио-репортаж матча с участием московского «Динамо» в 1947 году) и Николая Озерова (репортаж матча Суперсерии-1972, СССР-Канада).
** «Такой хоккей нам не нужен!» – знаменитая фраза Николая Озерова во время репортажа матча Суперсерии-1972, СССР-Канада.
*** «Я дал разъехаться домашним» –Борис Пастернак, «Осень»
,
***
на бескрайних просторах фейсбука
расцветает трава-лабуда
не веселая это наука
а вселенская это беда
не безумное это всезнанье
и не в этом задача сетей
им поставлено тайно заданье
собирать одиноких людей
там где сожраны ногти до мяса
где один на один с чернотой
только кажется точат здесь лясы
здесь до смерти воюют с собой
здесь в контакте в оргазменном акте
то ли фио то ник лицедей
мониторы ведут к катаракте
и бинарно сжирают людей
ворожит бодрийярова штука
симулякры планету сосут
сквозь волшебный прибор левенгука
наблюдает нас обэриут
и в сосуде ни дна ни покрышки
пустотою затоплен огонь
и мотает на маятник кишки
неуемный введенского конь
***
здесь нет ни последних ни первых
здесь все нескончаемый ряд
и здесь неуместно «наверно»
здесь точно ни шагу назад
здесь вечно пребудет и будет
и сомкнуты веки в веках
никто никого не осудит
на призрачных тех берегах
все в этот до этого света
и неистощим этот свет
навечно на долгие лета
нам лета готовит ответ
«Новый год по-питерски»
кпд поэта с того света всем привет
зимой хотелось лета
если не декабрь а сопли в плюс
тут зима хреновая тут это
с оттепелью гребаный аншлюс
и лежишь в простуженной дремоте
новый год на питерском болоте
денег шиш и в слезах небеса
птица тройка русская краса
по пушистому несется снегу
на открытке в ту открытку мне бы
и на лысый череп волосả
есть что есть иного шиш с бонжуром
тут не пуля тут погода дура
только с этой дурой жить и жить
в городе замученном культурой
под протяжный стон литературы
чифирúть и теплый спирт глушить
кпд поэзии потеха
банкомат сожрал остатки смеха
дай подай на паперти мозгú
новый кризис как терпений веха
а в судьбе не трещина прореха
и на сердце пролежни тоски
от такая вырви душу песня
чистая история болезни
номер шесть палата дуркин дом
тут бы искры свет но хоть ты тресни
тут хандра кромешная кругом
«Предновогоднее»
или как это бывает
просто ветер
просто сел смотреть кино
а за окном
вышел
выпил
закурил
один на свете
вот он я
и вот мой дом
и пусто в нем
или как это бывает
ехал
дело
по часам
все до минуты
раз и встал
вышел
выпил
закурил
и полетело
и минуты стали гнуты
и запал
или как еще
когда еще споткнешься
нет смешнее
чем загадывать вперед
черти знает где
весь вдребезги очнешься
чиркнешь спичкой
здравствуй жопа новый год
***
а тех ушедших слов
уже не будет
не будет
как волос на голове
всего того не будет
не разбудят
заткнется что-то главное во мне
и к тем былым словам
в других обложках
ни стёжки ни дорожки
лысый пень
но было это все
не понарошку
уже потом
та тень что на плетень
пятнадцать лет запойного молчанья
потом мычанье
после вовсе вой
сплошное беспробудное отчаянье
я никакой вернулся за собой
мели емеля
годы пролетели
бросай в пропеллер сопли
разнесло
я просто поглупел
я мимо цели
я перепутал
эру
год
число
***
Отбрось высокогорнюю хуйню,
мой милый друг.
То Бродскому Коржавин*
Оставим ту высокую родню
где с Пушкиным соседствовал Державин.
В моей башке бандитский Петербург,
«Рояль» в дыму с верлибрами Превера.
Я пепел ни черта еще не сдул
с остывших головешек сэсэсэра.
Теперь другие грубые слова.
Блатные песни спели тиллихентам…
И пишется проклятая Москва
мажорам на Арбате в белых лентах.
Мажоры тут, мажоры там и сям.
Ля-фам, «Жан-Жак», Собчак с звериным рыком.
В Москву поржать выносит поросям
талантливый и хитрожопый Быков.
Отбрось высокогорнюю хуйню,
мой милый друг.
Тюрьму оставим школе.
Порукой круговою спаян круг.
А мы за ним.
И мы с тобой на воле.
————————————
*Наум Коржавин «Генезис «стиля опережающей гениальности», или миф о великом Бродском»
***
не важно всё это
наверно всё это не важно
что как-то не внешне
а внутренне как-то живем
не важно как каждый
ты просто проснешься однажды
и больше не спишь
все глядишь и глядишь в окоём
и тянет
не манит
а именно тянет и тянет
уйти за него
оборвать пуповину с землей
и боль первородства
уже не саднит и не ранит
а просто добитого
молча ведет за собой
простите меня
и уже ничему не учите
ученый картошкой печеной
всего не забыть
и в белую дверь
покидает тюрьму заключенная
ей пó небу плыть
«Колыбельная номер шесть»
буря мглою небо кроет
в голове собака воет
и враждебный вихрь крутя
то заплачет как дитя
то сорвется за старушкой
выпьем с горя где же кружка
а она ну ты дебил
ишь с утра глаза залил
скачет скачется далече
неизменно место встречи
где на якоре аврор
чей сомкнутый негой взор
аты баты шли солдаты
нонче круто в адвокаты
поднимись страна с колен
вихрем мчится кучерен
ну а к тем кто множит на два
подойдет товарищ падва
выходи на смертный бой
с ними дядька их морской
людям маленького роста
жить всегда легко и просто
им без хлеба и вина
всем на остров лунгина
крошка сын к отцу пришел
от отца в отца пошел
плохо хорошо ли
лишь бы был на воле
спят усталые игрушки
не доехал куш до кушки
книжки под подушкой спят
ну и нам пора в кроват
***
на деревню дедушке
на поселок бабушке
начирикай ведушки
вот и будут ладушки
мы живем родимые
напиши е-почтою
оспадом хранимые
ждем с ним ставки очные
на двоих нам соточка
в скорости корячится
а в моейну глоточку
водка не струячится
вот беда кручинушка
тока хлопну белочка
значится судьбинушка
ни фига не целочка
а в моей окраине
шприц быстрее солнышка
а в ближайшей храмине
мне не колоколнышко
ночь курлычет вздорная
кохфий горько шпарится
щасте мониторное
сказ не быстро варится
а как выйдет ведушка
утро пялит зенки
притомился дедушка
и упал у стенки
А. Генису
иван петрович умер*
от бесконечных слов
в компе загнулся кулер
в башке не стало снов
обложки без романов
рассказов и новелл
иван петрович умер
он просто надоел
——————————
* Александр Генис «Иван Петрович умер»
***
давай-ка дедушка елей
в мою пустую головёшку
сыпь перца в постную окрошку
сопливых серых невских дней
давай стоцветный серпантин
взрывай державные хлопушки
петра и павла крепость пушки
пробьют болотный карантин
давай же дедушка мороз
раздавим на ветру мерзавчик
не красть же градус к черту хавчик
запить моих нам хватит слез
потом сгоняем за вторым
еще
а там родная белка
в двенадцать с блоком с боем в дым
и в нем васильевская стрелка
«На двоих»
И утонул, а начинал по капле.
Сначала первый, после нервный срыв.
А сколько раз везли, чего-то капали,
и зашивали мозговой нарыв.
А ты молчала, а ночами плакала.
Ведь горе, как и счастье на двоих.
Да лучше б ты кричала, что-то вякала,
тарелки б била, об пол била их.
И год за годом круг за кругом адовый –
глядеть как бьется лысой головой.
И падали надежды, тихо падали.
– Садись за стол.
(какой ни есть, а мой)
И бился, все летел за блядской музою.
Чего-то там ловил на виражах.
А приземлился одичавшим лузером.
Со всем, чем только можно, на ножах.
Какими мы их видим? Ну какими?
Во что вгоняет нас природный псих?
Мы сами женщин делаем такими,
за что потом так ненавидим их.
И вдребезги сосуд тот Заболоцкого…
И пустота пустая красота.
И бродит по геномам шобла плотская.
А держит лишь святая простота.
И нечем крыть, когда все изувечено.
В колени падать старой головой,
вжимаясь в то, что с дуру покалечено.
И тихо выть: «Спасибо, что живой».
От удали ошметки, и Иудою.
Покуда окаянен, есть вина
откуда ты, не ведая откуда я,
меня взяла и молча увела.
Ссутулишься.
До одури обкуришься.
И до утра чего-то там строчишь.
А за окном седое небо щурится.
И ты за стенкой одиноко спишь.
***
«Посылка за оленем-золотые рога и пр. также может быть названа «трудной задачей», но морфологически подобная отсылка представляет собою иной элемент, чем задача царевны и задача яги». Владимир Пропп, «Морфология «волшебной» сказки», (Ленинград, 1928)
на беду не на беду
про траву про лебеду
только слава не труду
наливай не наливай
хоть залейся через край
не ура на первомай
зря горбатился не зря
до седьмого фонаря
только полная херня
с ноября
хочешь ртом дыши
хоть в нос
а до пасхи не дорос
бьются яйца о вопрос
где христос
пользы для
выходит тля
нету счастья от рубля
нету счастья без рубля
вот же бля
тут и сказочке конец
а кто слушал молодец
а не слушал значит бздец
и пиздец
***
как было
не было
не будет
просто нет
и кто не знал
пускай
я не забуду
тот свет идет
и через столько лет
я и сейчас
кем был и сплыл
я буду
как было
не было
мело по всей земле
и зúмы злей
и лėта зеленее
и крепче дверь
хоть на одной петле
и зуб не в зуб
горели коченея
как было
не было
зачеркнуто
и дно
сдано в архив
ненужное
чужое
такое вот оно моё одно
и я в архив
и с ним в архиве
вою
***
«Питерский поганец»
«Было супно». Льюис Кэрролл
говорю и говорю
говорю
зачем
молю
и молю
мели емеля
снега целая неделя
завались
а утром дождь
вождь заплакал
настроенье
ниже плинтуса
терпенье
не резиновое чай
зонт включай
ночами супно
бац
мороз
и наледь
трупно
лёд
убьемся все к чертям
это так хворает сам
у природы у природы
вовсе нет плохой погоды
хороши в любые годы
роды
моды
а уроды
то неправильные роды
то неправильные моды
то белеют пароходы
то чернеют пароходы
коды
это точки зренья
точки нашего кипенья
вьется из души растенье
неврастéния
буквы скачут по бумаге
через горы и овраги
через миражей витрины
в погреб винный
подземелья
зель
я
***
Что-то грустно и устно и письменно.
Что-то пропадом все пропади.
Не цепляют избитые истины.
Ничего не видать впереди.
***
родила маманя паразита
и ведь сытый
обут одет
ан нет
вышел в свет
и погасил свет
нет его говорит
и лежит
в темноте
говорит времена не те
***
Это время говорить.
Это время кур доить.
Это время лоб зеленкой
Или пуп.
А что с ребенка?
Чушь такую городить
Понесет на бурелом.
Девять баллов – ты с веслом.
В чашке тает сахар.
Машке
Въехало коромыслóм.
На башке сидит ведро.
Жизть текёт, а где мудрó?
Мудаково-простаково.
В общем, входа нет в ЕдРО.
Кара-кара-караул.
Брать пришли.
– Откуда гул?
Глядь – сидит дурак на стуле,
Цельну Родину продул.
Вышло время говорить,
огороды городить.
Затянулся, матюкнулся.
Что слова, когда на ить?
Нету толка из поэм.
Ни себе, ни им, ни всем.
Вот бы заново родиться,
чтоб влюбиться в теорем.
***
Расцвели на дереве печали.
Укачала проклятая осень.
Будни завалили мелочами.
Где тебя? Какие черти носят?
От себя в себя да без оглядки
в лабуду-буду, и мозг наружу.
Поперек души такие прятки.
Скоро стужи
застучат зубами.
Батареи
(жарят в жар)
в морозы еле-еле.
Пьяный Новый год не отогреет.
Грустно в теле
ей душе.
Куда-нибудь подальше.
Чтобы вон.
И с глаз долой по странам.
– Ей бы как тогда! Ты помнишь? Раньше?!
Выпил и запил водой из крана.
***
улетело
ехало болело
но не отпускает
по ночам
плачет покалеченное тело
по врачам
улетели
детские постели
дизурия
подростковый стыд
вот и дни полвека пролетели
сыт
по горло
хлещут безразборно
записные книжки в голове
как мотался пьяный подзаборно
на заре
клофелин
в сто грамм на запуск сердца
и в кювет
с того света в дом
и в морду перцем
и привет
пролетели
годы канители
поделом
а у нас все время стук капели
под крылом
протекает
влага утекает
из колен
и сбивает
ноет и сбивает
на рефрен
долетели
шиш а не закрылки
в хлам шасси
сели вдрызг
и прямо из бутылки
выноси
***
тарарам тарарам
едет коник по горам
по долам и весям
здеся
я на кухне
с гулькин шиш
площадь творческага плаца
эвон лезет целоваться
мур
хвостатый мой малыш
черный словно уголь
рубль
с понедельника в уме
и вперед на кочерге
в зоопарк столицы
бабки в колесницах
в сотни лошадиных сил
бог просил
обождите все просить
мне такого не сносить
ну-ка друг за дружкой
по рублю да в кружку
мне полушка
тарарам тарарам
новый год не за горам
чем меня ты встретишь
фетиш
***
… и ночью приплетусь к своей норе.
А счастье?
На кудыкиной горе.
Сто петухов прокличут аллилуйя.
И жизни смысл висит на фонаре,
где лампочка ждет звездных поцелуев.
Я поднимусь, пыхтя, на свой этаж.
Дружище дом – непропитый винтаж
томами полок, DVD на стенках.
И просто лист.
И просто карандаш.
И соль в коленках.
Наощупь,
наугад,
пинком под зад
по тропке еле чуемых наитий,
ведь доползу до них,
такой вот гад,
до этих удушающих открытий.
***
было было былое
и белым быльем поросло
было было и сплыло
исчезло пропало в тумане
и куда-то туда
но совсем не туда занесло
и совсем унесло
и оставило в этом дурмане
там не там
в том безмолвии волком завыть на луну
и в траву лабуду
и брести
и забрел
завалился
здесь никто
да и сам я себя никогда не найду
растворился
***
ну что мой друг
такие вот дела
такие никакие перспективы
скрипят тела
уже антитела
и строчки запропащие тоскливы
и взад никак
все пропиты мосты
и впереди никто не жаждет встречи
и гложет мозг последнее прости
и вяжет горло поминальной речью
ну что мой друг
из лиры вышел плуг
и бороздой прошел по мятой роже
и лирикой пробитой на испуг
из кожи вон и иглами под кожу
подбить счета и разнести долги
и долгим криком вымолить прощенье
уже не достучаться
помоги
уже не вспоминается крещенье
уже воронка кружится быстрей
и все черно и никаких оттенков
и хочется последнего
налей
и к стенке
***
раскладывание себя по полочкам
распиливание себя по косточкам
каждый фрагмент в формалин и прошит иголочкой
каждый нейрон пронумерован и на досочку
и выдергивание из себя кривой иглой и на ниточку
эвона какой распятый под стеклом
и история болезни ниже свиточком
развернешь и уронишься в пол ничком
выковыривание себя расковыривание
осторожно
идет операции
я
и лежишь перед собой поизвилинно
ин-вен-та-ри-за-ция
***
А знаешь,
ничего я не могу.
И ничего давно не понимаю.
Я знаю только то, что я бегу.
Что от себя все время убегаю.
И где тот я, что грезил превозмочь,
мечтал и западал от перспективы?
Глухая ночь кругом, глухая ночь.
И гиблые тоскливые мотивы.
Отдал бумаге.
Большего не смог.
И, видит Бог, иного не умею.
А знаешь, я до судорог продрог
в своей постели.
Зашаркаю на кухню.
Пусть кипит.
Сейчас заварим.
Этот лысый чайник
Затянется.
Ведь он всегда дымит.
Печальник.
И знаешь, вот и весь ее секрет,
вся мудрость многокнижного развала –
семь тысяч бед, и проклятый ответ:
нет разницы жил много или мало.
***
направо где возгласы браво
налево где крики ура
по парку проебаной славы
бредут полунет полуда
рассеянно ясный кенжеев
не верящий в бога цветков
рассею уехав посеяв
засеяв шеренгами слов
пронзительно больно и пусто
и с ними никак и без них
и письменно режет и устно
мучительный лосевский стих
и льются хореи и ямбы
осенние слезы в тетрадь
и смерти строчат дифирамбы
и с ужасом лезут в кровать
за веру неверия в веру
взмывают дурные кресты
по серому пишется серой
чтоб к серости все низвести
и бьются и рвутся поэты
про это ему и про то
привет мы давно тут с приветом
ах дайте мне зонт и пальто
я в темень сознания юркну
и пропадом все пропади
пойду доживать полудурком
раз нет ничего впереди
***
Изгиб виолончели.
Пинок из Рая в Ад.
Крылатые качели.
Бескрылый листопад.
Течения влечений
Вбирает вечный Стикс.
Слепой удав хотений.
За игреками икс
Спиралей хромосомных.
И жизнь – туда-сюда.
И ночь.
И шепот томный:
– Ах, что ты! Нет!
Ах. Да.
***
Залетела Манечка.
Как теперь ей жить?
Залетела с Ванечкой.
Как ее любить?
Маня, Маня, Манечка.
Плачь, родная, плачь.
За другими Ванечка
Понесется вскачь.
Щасте паламатое –
С дыркою гондон.
Эх, мечты пиздатые –
Колокольный звон.
***
Чего ты паришься, старик?
Чего мытаришься?
А шарик вертится.
Тик-тик.
Яичко сварится.
Вкрутую, всмятку?
Ложкой хлоп.
И сожран временем.
Чего страдаешь, остолоп?
Не страх со всеми-то…
Пойдешь на творческий навоз
и не на творческий.
Харе пыхтеть как паровоз
и жалко морщиться.
Лепи зануду-лабуду,
слезу прощальную.
Давай про эту, про свечу,
про поминальную.
Вот так к утру остолбенев
от пустословия,
застрочишь всякую хуйню
про богословие.
И так зальет словес понос
пространство кафеля,
что лучше б водки
да пожестче порнография.
***
Я разный — я натруженный и праздный.
Я целе- и нецелесообразный…
Евтушенко
я самиздатый
датый
я пиздатый
ушибленный
конякою крылатой
я лузер с пузом
послан
тресни луза
я музой
охуевшего союза
подсаженный
на шило
без разбавки
на свалке
где проебаны
все справки
где всё ништяк
и скоро
двину кони
и
пусть догонят
***
Точка отсчета
чья-нибудь почка.
Кто-то вздохнул.
Кто-то выдохнул.
Точка.
…
Лука дугою
изогнута лира.
Нежное мясо
у голубя мира.
…
Роза мира.
Роза в гроб.
Ну не обольщались чтоб.
***
Как будто так вот,
взявши карандаш,
по расписанью
в час ночной – поэтов…
А он тебе ни строчки не отдаст.
И где ты?
Ты в точке мира
что на букву ж.
И ангел,
тормознув на вираже,
тебе смеясь
покажет палец средний.
Сиди,
рожай свои ночные бредни!
Давай уже!
***
играй гормон
в цветенье этих слив
играй подкожно
можно
внутривенно
играй
среди плакучих этих ив
всех обнимая их попеременно
играй
забыв про всё
про боль и смех
и капле ни одной не дай остаться
ну разве грех
что на уме у всех
но с этим всем
придется расставаться
***
мы стучали мы стучали
наши пальчики устали
наши руки словно крюки
клавиȧторные штуки
наши лбы во все экраны
а глаза экраноскопы
сетевые тараканы
мы айтишные циклопы
мы жуем себя сживая
изживая повседушно
мы коммуникавтираемы
в сети едва проснувшись
мы уже не самодельны
мы давно не самоцельны
мы свистки чужого пара
в симулякрах бодрийяра
***
здравствуй господи прости
всех крести меня не трогай
я иду своей дорогой
мне себя не донести
вижу смотришь я смотрю
чую слышишь слышу тоже
но какой же это боже
по губам
кого леплю
бого чело чело бо
колобком по богословьям
по полям перекати полем
в смятку чернословье
и болит болеголов
головою об богов
головою и в трясину
слов
***
ну вот и всё
лежишь зажавши рот
и взгляд пустой
на часовую стрелку
река течет
как эта жизнь течёт
и плачься
хоть в жилетку
хоть в тарелку
заразная кенжеевская хмарь
а и своей
на пять земных потопов
и рушится к полуночи словарь
и календарь
арабскими затопав
стучит по перепонкам
по мозгам
долой стихи
долой все эти книги
и бродят тени
по ночным стволам
показывая
языки и фиги
ну вот и всё
за чтеньем справлен плот
айда на тот
который в дымке берег
за тем
что аки по суху идет
и тем
что на него глядит и верит
***
Мой друг дорогой.
Я хотел написать тебе,
лето
наступит.
Куда ж оно денется.
Боль отойдет.
Мы купим билеты.
Куда?
Мы прочтем на билетах.
И поезд нас или корабль
повезет, понесет.
Куда-то туда,
где иные слова и приметы.
Куда-то туда,
где не так,
всё не так,
всё не то.
Мой друг дорогой.
Попроси отпустить тебя Лету
на лето одно.
***
И опять ноль рублей ноль копеек.
Праздник мая. В окошке народ.
Кто куда: кто-то вниз в бакалею,
кто за водкой, а кто в огород.
Пробки в городе. Пробки на выезд.
Все из Питера. Питер глазеть
едет импорт и те из России
кому легче с тоски помереть.
Ну а к ночи и грех первородный.
Санкт забыт. Бург разбит. Петер жжот.
Первомайский родной огородный
всенародное пугало ждет.
***
«Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода»
А.С. Пушкин
и ни хуя нам не дадут
никто не встретит нас у входа
…
и тут я понял что свобода
не та которая у входа
а та еще что до меча
не ждет
лобзаний сгоряча
ты не дождешься
старец юный
и ночию великолунной
задрав штаны не побежишь
за комсомолом
комсомолкой
ну разве только за двустволкой
чтоб закатать в болезный лоб
давление исправить чтоб
в твоей несчастной черепушке
чтоб уравнять с планетным
в тушке
не обнаружится души
в карманах жалкие гроши
вот вам линейная причина
а горний свет?
так
чертовщина
и блажь распущенных умов
как мало дел
как много слов
***
у порога
у порога
вот котомка
вот дорога
знал не много
жил не строго
так
убого
у порога
у порога
денег мало
когда много
зачастила в дом
тревога
так
убого
у порога
у порога
от всего
да понемногу
что просить теперь
у Бога
много?
***
Я уеду по снегу
в безумную белую даль.
Унесусь к временам,
где всё в прошлом,
а, стало быть – свято.
Где мой двор и букварь,
и где численник был календарь.
Где еще – все друзья.
Не убиты еще.
Не женаты.
Я уеду туда,
где меня не достанет Сейчас.
Не на день. Не на час.
А на всё, что осталось до встречи.
Здравствуй, двор!
Здравствуй, класс!
Вот он я.
Я уже среди вас.
Я такой же как вы.
Искалечен.
***
Тусклый свет горел в окошке.
На помойке рылись кошки.
Брёл по снегу точно в след,
не спуская глаз с окошка.
И еще продрог немножко.
Мне сказали – Бога нет.
Дескать, был тот Взрыв Большой.
Только сплыло все до взрыва.
И стоим мы у обрыва,
на ушах трясем лапшой…
Что, брат Хокинг!
Всех развёл,
нажимая пальцем кнопку?
Сто веков исканий к топке
математикой подвёл?
Как же «весь я не умру»?
А, охранное колечко?
Попадись мне в руки свечка,
белый саван по утру…
Значит просто так умрем?
Нет обещанного ада?
Рая нет, кто ждал награду?
Все на атомы пойдем?
Разнесет по весям пыль –
галактическое просо
и космических вопросов
несложившуюся быль?
Дверь открыл.
Моргает свет.
Скрип суставов по ступеням.
Жидкость вышла из коленей.
Эх, пол-века.
Раз и нет…
Раз ступенька.
Вот вопрос.
Два ступенька.
Нет ответа.
Эх, скорей бы уже лето.
Задолбал сырой мороз.
Здравствуй, дом.
Меня встречай.
Я пришел из ниоткуда.
Господи!
Какое чудо
закурить под крепкий чай.
…
Тусклый свет горел в окошке.
На помойке рылись кошки.
Брёл по снегу точно в след,
не спуская глаз с окошка.
И еще продрог немножко.
Мне сказали – Бога нет.
***
те на тень
и те на тень
тени водят за нос массы
тени веры
тени расы
тень наводят на плетень
лжи на целый Вавилон
год от года
век от века
нет печальней человека
в этом мире
друг Платон
и несет в тартарары
мириады душ
мытарство
и забыто «Госудаство»
до космической дыры
***
Кому это нужно?
Ему?
Ему это нужно?
Или всё же тебе это нужно?
Ах, да,
ты просто не можешь иначе.
Или нет? Можешь иначе?
Но ведь это уже и не ты,
если можешь.
Уложишь багаж
и отправишься жизнь доживать
пассажиром на поезде лжи?
Или, все-таки, хочешь
кумиром вертеться
в зеркальных своих отраженьях?
Ведь хочешь?
Но всё время боишься признаться себе?
А ночами, как мантру мусолишь
про то, как быть некрасиво
таким знаменитым, каким ты не стал,
но хотел?
И вот так эту жизнь просопел
от обиды на весь это свет?
И не бел и не мил он тебе?
Мой милый стареющий мальчик,
обиженный сукой судьбой.
Какой же ты, право, смешной.
***
я родился в городе беде
в городе поминок по надеждам
я шатаюсь в городе нигде
проживая состоянье между
и на берегу его реки
в слякоть неба лысой головою
я стихи меняю на грехи
пропитое с этою невою
***
а спал он плохо
нервно спал
тревожно
по памяти шатаясь
осторожно
заглядывая в окна
прошлых дней
он плакал
от того
что невозможно
договориться
с памятью своей
***
САМОГОН
Уходит эпоха. Без оха, без крика и вздоха. Несется, как шалая баба, Россия дуреха. То в вопли и пляс под шансон золотых унитазов. То сразу на газ — и боярская дума в алмазах.А ночью ей снится Серебряный век небылицей. Проснется – орет. Православием вдруг осенится. То в глаз авангард, то вдруг обморок соцреализма. «Аншлаг» – перегар или Гельмана пшик аферизма. Такая она. Нету стержня, а стержни забором. То кривичей кривь, а то сажень с косым перебором. На нитку живую бредовое месиво стилей. Все это Россия – безумная сила бессилий. Уходит эпоха, уходит без оха и вздоха. А в Трептовом парке с мечом охуевший Алеха: «За что же вы, братцы, опять побежали сдаваться? за что же вы, братцы, с врагами спешите брататься? неужто забыли, чье варево две мировые? неужто пропúли Брусилова, сороковые? неужто отшибло чекистским кровавым замесом – не дал Александр земли, и аукнулось «Бесами»?» Забыты эпохи. Остались лишь пошлые вздохи. И в «Камеди Клаб» на костях галустят скоморохи. И «Эхо Москвы» на Болотную мчит аферистом. Все хаят чекиста, но только Лимонов без свиста. Уходит эпоха, чтоб новой на свет появиться. От нового вздоха еще предстоит откреститься. Он слышен едва. Он под тем эклектичным забором. Спокойно, страна. У тебя ведь всегда с перебором.
***
постучу по дереву
дятлом по башке
кто ты в этом времени?
может кот в мешке?
мысли скачут зайцами
всё давай петлять
кто ты в этом времени?
не дано понять
зеркалом-коверкалом?
шуткой с бородой?
песней сэсэсэркою?
тряпкой половой?
весь в тоске по самое
больше нету сил
перепахан старым
и невыносим
постучу по дереву
разлетится стук
о прошедшем времени
звук
***
Господи!
Как сукой-то не стать?
Благодать чудовищного дара.
Разум прочь воротит от пожара,
А пожар заходится опять.
И, нагородивши баррикад,
в щели дота на закат горящий…
Господи!
Да я уже не рад.
Я ведь оглушён всем предстоящим.
Или мозги вынести за дверь.
Или просто вынести…
И к чёрту.
Мир как воля.
Кто же я теперь?
Представленьем пережав аорту,
в криках трех Карсавинских ночей
жизнь как ночь
одним протяжным воем –
Соловьев софийствует.
Ничей
голос той любви?
Не успокоим?
И на строчки.
В точку улетев,
В номера всех книжек телефонных
вою литаргический припев
песен всеедино похоронных.
И закрою третюю тетрадь.
Мимо аргумент Семёна Франка.
Я ведь просто вышел погулять,
в белый свет ступив седым подранком.
«На 2013 год»
придаточно это
при дате
змеиный тринадцатый
нате
вам
и разбирайтесь
когда отопьётся
петлёю свернётся на шее
кого поцелует взасос
а кого под откос
и при чем здесь был гад?
ни при чем
и судьба
ей ведь всё нипочём
Китайский у вас календарь
в православной стране
или майский
а ночь кувырком
под бенгальский огонь
и в языческий псих
окунается глобус
по космосу пьяно несет
переполненный этот автобус
кому из кокоса ликёр
а кому оливье под забор
и за шиворот водку
кто тащит старуху в сберкассу
кто в койку молодку
коробка стучит передач
и хоть смейся
хоть плачь
и Таня свой мяч не найдет
и у мишки оторвана лапа
и памяти крошки
опять собирает растяпа
сливая из рюмок остатки
под утро в одну
не надо ко дну
я и так ото дна не отлипну
я лучше к окну
как ребёнок
губами и носом прилипну
и буду смотреть
как на землю спускается снег
мой век позади
и вперед устремляется век
только плохо мне видится
что впереди
***
рождество
до
торжества
нет
новый год
дно
столько лет
***
случилась жизнь
глоточками-комочками
листочками по кочкам-запятым
и вечною бродягой одиночкою
карабкается мучается строчками
царапая по точкам болевым
***
из песни слов
из жизни дней
из рюмки капель
все последние
и ничего на утро
как всегда
столетний токсикоз
от слов-теней
и капельницей памяти
и против часовой
гонять по венам
годы прошлых дней
судьбы своей
и жить такую жизнь
вперед-назад
вперед-назад
весь график жизни смят
и сломан к черту
черту бы подвести
и черным и по белому
свести баланс счетов
которым счета нет
но кто-то ведь
их все предъявит мне
и выставит последний
под расчет
***
сядет ангел
на тлеющий кончик пера
три пера моряков
из марсельского порта
в голове ни хера
и орут опера
поминая зарплату
и в бога и в черта
и истлеет хабарик
обжегши губу
на губе матюгнется
затраханный дембель
и сожрав до костей
головную кору
зафигачат земле
термоядерный пендель
томно нежную лиру
пустили на плуг
ямб в хорее
и раком стоит амфибрахий
и в асфальт бежин луг
балерины на круг
и последние истины
посланы на хер
***
слова
словам
словами
о словах
и в головах.
и музыкой нездешней
и мыслью
куполов о куполах
и куполами
в темноте кромешной
антеннами
ловящими сигнал
бог дал
послал
услышал?
не услышал?
так это ты строкою наповал?
или тебе словами мозги вышиб?
***
истина открывшегося мнения
со-мнения
и благая весть
со-вéсть
***
писать описать записать дописать эту жизнь как вываривать соль из рассола непрóлитых слёз но слезами залить всё что можно и соль эту с хлебом на небо вперёд за стаканом погано и всё испоганил и в жизни поганой поганкою рос словами в себя же пророс и прирос приварился к бумаге к столу и с горою окурков придурком живу полудурком и мозг свой всё жру не нажрусь не убьюсь я этой рефлексией льюсь на бумагу без смысла и цели слова надоели изъели изгрызаны ногти и сожрана кожа на пальцах уродец на прожитых днях балансирует канатоходец изгой я сожран собой я изъеден как молью собой забери меня боже мой кривенький путь чёрте где чёрте как ведь проложен и я заплутал и я сгинул на этом пути
***
Что-то пишется с трудом.
Пополам стихи с грехом.
Пополам с золой и пеплом.
Пополам с тоской и ветром.
Пополам с таким кошмаром.
Прожил даром.
***
Если написать всё то, что в голове,
Бог первым спустится на Землю
И сделает контрольный в голову.
Это будет онтологическое самоубийство.
***
Если бросить курить.
Если бросить всех женщин
С кем не венчан,
Но был.
И кого из сознанья
Я не выброшу.
Нет.
Да и сами они не уйдут.
Потому что все видят
И знают,
Что бросить ни их, ни себя не могу.
Если бросить курить,
То о чем мне останется думать?
***
Написать о том, что было?
Описать, как сердце выло?
Написать, как стыли жилы?
Описать, как все мы жили?
И кому писать все это?
Вон по телику куплеты…
Вокруг света.
Конец света.
И на Быкова билеты.
И зачем всё с нами было?
Всё говно вдруг разом всплыло.
А в итоге –
Шишел-Мышел –
Сэсэсэр на волю вышел.
Выхлоп – семь десятков лет.
И прорвало туалет.
***
Сяду
Напишу большую повесть
«Совесть»
Всё не напишу
Никак
Не сяду
Всё
***
замучаю от случая к случаю прокручиваю мысль приставучую накручиваю мозги вкручиваю ввинчиваю мысль эту прилипчивую мну как сигарету ответов жду ответов нет и нет ответов света нет рассвет бессонницей и в обмороке сна усталости от жалости к себе как жало в мозг вопрос опять вопрос вопросом на вопрос навалится и высосет и выпьет всё по капле вытянет и выжмет вьёт жгутами жилы жили жил живу живу ли я ноги протяну не дотяну втянули вот и меня втянули в трясину этих слов тону а был ли он здоров и этот престарелый мальчик сошел с ума от сумасшедших снов ослищем по тропинкам горным тянет баулы сдохших книг разбитых о граниты мы квиты слышишь бог молитвы мы на крестах твоих основ распяты и мы убьёмся сами без помощи чужой самоубьёмся умоемся словами как кровью захлебнёмся так не найдя ключа ничья душа ничья ещё одна ничья
***
в точку
всею линией
жизни
строчкой
в точку уходя
и длясь
во времени
имея
лишь умение
слова перебирать
и складывать
как-нибудь
укладывать
себя
на буквицы
вытягиваться
в полный рост
на белые одежды савана листа
и им укрыться
навсегда
и успокоиться
точка
***
Правила
Неправильно
Исправил
Знаю
Что не знаю
Ничего
Из правил тех
Что правильны
И правит что?
***
Ты уже все равно не вернешься.
Как когда-то лихой не проснешься.
А проснешься, так будто очнешься
После тысячи пропитых лет.
Все равно ты уже не вернешься.
Что ж ты с памятью бьешься и бьешься?
Что ты ищешь?
Ты в ней захлебнешься…
След?
Если здесь и сейчас тебя нет.
***
На белый лист налью печали,
И укачаю на качелях.
Так памятью уносит в дали,
Где всё могли, всего хотели.
И исписались листьев пачки.
И проскакали судеб строчки.
Долги, тревоги и заначки,
Кавычки, запятые, точки.
И мемуарово тоскливо.
Глазею в заоконность.
Слякоть.
Не хочется писать сопливо.
А хочется курить и плакать.
***
Не дай бог остаться одному.
Не дай бог ненужным никому.
Не дай бог в себя, как в пуп земли
вдруг упрешься ты.
И тогда не вытащит и Бог.
Он не хочет, что б один ты сдох.
Он и сам на свете не один.
Триедин.
***
И всё больше оглядываюсь.
Всё больше назад.
И все больше узлов
На память.
И всё больше рассказываюсь.
И вперёд – наугад.
И всё больше – уже.
Не исправить.
И всё кутаюсь, кутаюсь —
А трясёт от потерь.
И кричи не кричи –
Нет уж.
И тяну на себя
На того, что теперь
Опостылевших слов
Ветошь.
***
Черточкой меж датами
Ветер пролетит.
Мы не виноватые,
Что оно бежит.
Мы не виноватые.
Тикают часы.
Бедные, богатые…
Все и на весы.
И куда наклонится
Та, где нижний гвоздь?
Или успокоишься,
Или не сбылось.
Или оправдание,
Или гаснет свет.
Черточка меж датами.
Вот и весь ответ.
***
Маленький червячок.
Бедненький дурачок.
Пучусь на это небо –
Мне бы…
***
От земли до небес
В вертикаль
Как в иголки ушкó
Вставь
Эту жадную
Горизонталь,
Разлилась, зажралась.
Убавь.
Не выходит поклон,
В наклон.
Тянет жадность живых
Мест.
Повелось так веков
Испокон.
Он поклонный могильный
Крест.
***
Слегка туповато.
Чуть-чуть грубовато.
Вот курева пачка.
Вот спички.
Вот хата.
Вот кофенаркотик.
Кино штабелями.
Вот книги.
Вот фиги.
И ты вверх ногами.
И вынесен мозг.
Вон – разбросан по полу.
И кто-то куда-то
Строчит протоколы.
Мол, так-то такой-то
Весь самоубит –
Расшибся башкою
О книжный гранит.
Слегка туповато.
Чуть-чуть грубовато.
На белом листе
Не хватает солдата.
Колышутся ели.
Трепещут осины.
Хватает еще
На Земле древесины.
И падают листья,
Как сбитые флаги.
Хватает еще
На планете бумаги.
Да что там, бумаги…
Всё брошено в сеть,
Чтоб новым солдатам
И там умереть.
***
Важнее всяких философий
Сорвавшись гирею с весов.
И логики нетрезвый профиль
Среди нетрезвых голосов.
Весь в этой сырости и хмари.
Опять капкан. Опять тиски.
И я психую.
Я пожарю.
И подыхаю от тоски.
***
По глоточку. Хоть строчку. До точки.
Криком долгим летящим в ночи…
Прилетят и сидят одиночками.
Остальные?
Кричи, не кричи…
Вдруг закружатся, слепятся, сложатся.
Круг замкнется.
Мелькнувши едва,
Эта мысль наконец-то уложится
В непонятные раньше слова.
