1990-й.

— Тьфу на вас, турки поганые!
Моня сидит на балконе стамбульского отеля. В руке у Мони початая бутылка водки с этикеткой VOTKA (вот так, через «Т»). Моня пьян и рассеян.
— Тьфу на вас, турки поганые!
Голос муэдзина на минарете. Моня в шортах, мощные волосатые ноги на перилах балкона. VOTKA. Горе.
Моня делает мощный глоток.
— Тьфу на вас, турки поганые!
Моню заклинило. Два часа назад его с Андрюхой опустили югославы. На десять штук. Каждого. Зеленью.
— Моня, кто?
— Суки. «Узи» запомнил. Чуть не обосрался.
— Моня! Ты что, пошел в этот район? Мы же говорили!!!

А две недели назад…

***
— Деньги. Все деньги. На стол.
Ствол «Узи» больно упирается в лоб. Голос тихий. Жесткий. Еще двое с пистолетами. Стволы на нас. Один у дверей магазина. Второй у окна. Русский почти безупречен. Стамбул говорит на всех языках.
Страха почему-то нет. Жалко отдавать баксы. Заняты под десять процентов в месяц. Блядь, как отдавать? Страха нет. Есть свалившийся на голову факт — приехали.
Мы с Женькой выходим из магазина, держа в руках по огромной сумке, набитой под завязку бракованными шмотками. Позже нам объяснят, что это — правила игры. Если сунемся в полицию, то… ничего и не было — типа, пришли, купили, что выбрали. Какие стволы??? А вот если бы без сумок, да в полицию — тогда бы их закрыли. За гоп-стоп. Но мы-то откуда это знали? Выпроваживая, нам конкретно заявили, что все везде схвачено. Мол, не рыпайтесь и валите в Россию.
Мы промолчали всю дорогу до дешевого отеля и сразу надрались.
Это были югославы. Москвичи сказали. Юги в начале девяностых работали в Стамбуле с размахом. Кругом постсоветский интернационал челноков. Тысячи и тысячи. В поясных сумках люди носили по тем временам состояния. Это был сезон охоты.
Утром я спустился в кафе за кипятком. Турок наотрез отказывался понимать, чего я хочу. Как я ему скажу, что денег нет? Только на обратную дорогу и наскребли. Хорошо, что пакетики чая остались и бульонные кубики. Ну, на водку — святое.
Через два дня мы были дома. Еще через неделю мы уже возвращались в Стамбул. Отбивать деньги. А с нами Моня и Андрей.

***
— Смотри! Толстый и тонкий!
Женька расплывается в улыбке. Нет, Моня не толстый.
Он — кряжистый среднего роста кабанина. В спортивных шортах. Мощные волосатые ноги. «Адидасовские» шлепки. Грудь штангиста обтягивает Polo. Полулысая башка и выдающаяся круглая хитрющая еврейская морда. Красавец. Самец. Бог. Андрей же из тех, про которых говорят — спрячется за удочкой. Метр девяносто и комплекция узника концлагеря. Пара колоритнейшая.
Они в Стамбул первый раз. Им насвистели, что челночить — easy money. Мы разубеждать не стали. Сразу же в поезде закинулись по полной, и начался обычный пьяный треп. Моня всю дорогу показывал карточные фокусы. Их непростое предназначение нам откроется на обратном пути. Вместе с биографией Мони. Горе сближает. Особенно общее.
В Стамбуле мы сразу предупредили Моню и Андрея… Даже показали на карте тот район, где нас обули юги. Они смеются. В глазах романтика. Они герои.
Договорились встретиться в отеле через три часа.
Моня с Андреем были через два. Еще через час Моня сидел на балконе отеля. В руке он держал полупустую бутылку водки с этикеткой VOTKA (вот так, через «Т»). Моня уже был пьян и рассеян.
— Тьфу на вас, турки поганые!
Их опустили те же самые югославы в том же самом магазине.
На десять штук. Каждого. Зеленью. В первый же день. Как и нас.
Как их туда занесло??? В этот же магазин, когда вокруг сотни???

***
В купе поезда Бухарест — Ленинград звенящая тишина. Все глаза на Моню и очередную жертву. Мы уже сбились со счета какую. Моня играет. Божественно. Вдохновенно. Он уже обыграл полпоезда и намеревается избавить от денег вторую половину. Я никогда и подумать не мог, что на картах сидит столько людей и что они так азартны. И что ставки так высоки. Я вообще на деньги никогда не играл. Я первый раз видел перед собой профессионального каталу высочайшей квалификации. Возвращать потерянные в Стамбуле деньги Моня взялся тут же, решительно и с размахом. Я никогда не узнаю, сколько он тогда поднял. Но это было много. Очень много.

Позже Моня раскололся. Инструктор по горным лыжам. Но это так — для проформы. Он не был женат. Жил со старенькой мамой. Просыпался каждый день к пяти вечера и шел играть в карты. Профессионально. Всю взрослую жизнь. Больше карт он любил только театр. В поезде в перерывах между партиями он ставил на уши вагон своими скетчами. Такую искрометную актерскую игру в одно лицо я видел разве что у Александра Филиппенко. Мы валялись. Моня заряжался энергией. И очередной игрок пропадал в Монином карточном вдохновении. Моня заявил, что в Стамбул он больше ни ногой, а денег поднять проще игрой в Ленинграде и летом на Черном море.
И мы ему верили. Сразу. Безоговорочно.
— Тьфу на вас, турки поганые!

***
Таможня пройдена. Автобус несется по прямой как стрела трассе. Вокруг и до линии горизонта холмы. Все спят. Я от чего-то просыпаюсь и еле продираю глаза. А. Понятно. По салону, мурлыча что-то себе под нос, ходит какой-то турок с маленькой фляжкой Johnnie Walker. Нереальность происходящего осознается не сразу. Я гляжу в боковое окно, по сторонам. Взгляд скользит по перспективе, открывающейся в лобовое стекло автобуса. Перескакивает на… И по спине шарашит током!!! Я пытаюсь что-то крикнуть и не могу. Сразу не могу. Я приподнимаюсь, машу руками и бужу Женьку.
По салону несущегося по трасе автобуса, мурлыча что-то себе под нос и отхлебывая из фляжки Johnnie Walker, гуляет водитель. Наш, блядь, водитель.

***
— Сыночки! Коробочки не поможете донести?
Мы стоим на таможне. Стамбул остался за спиной. За холмами. Багаж на асфальте. Таможенники только что всё проверили. Автобус отъехал на сто метров вперед, и назад никак. Сзади тут же пристроился следующий. Вереница автобусов с километр. Опять тащить на себе. Сто метров вроде немного. Но у нас с Женькой где-то по шесть чувал на рыло — огромные, размером с комод, сумищи. В каждой килограмм по тридцать. Все под завязку забиты кожаными куртками. У остальных такая же тема.
— Сыночки! Коробочки не поможете донести?
Оборачиваемся. На нас смотрит бабушка,  навскидку, лет семидесяти пяти. В платочке. Как в деревне.
— Да не вопрос, бабуля. Где коробочки?
Мы идем за бабулей. Она огибает очередь челноков и останавливается.
— Вот, сыночки…
Мы с Женькой стоим, офонарев, а наши отвалившиеся челюсти стучат по асфальту.
Двадцать коробок с фаянсовыми унитазами! Семьдесят пять лет! В платочке!
Господи! Эту страну не победить.

***
Взлетев в Киеве, самолет почти сразу снижается. Садимся в Николаеве. Таможня. Придумают же. Нет чтоб сразу в Киеве.
План наглый, но сработать должен.
Банковских справок на всю валюту нет. Надо импровизировать.
Почти вся спрятанная валюта (а это дофига) у Женьки. К пункту мы приближаемся вместе, но Женьке тут же предлагают подойти первым. Оно и понятно — он держит в руках миниатюрную сумочку. Предъявив декларацию на триста баксов, он тут же получает штамп.
Я к нему впритык. В моей руке гигантский, плотно набитый чувал. Он и привлекает внимание таможенника. Протягиваю декларацию. Двести пятьдесят долларов.
Цирк начинается.
— Почему такая маленькая сумма?
Таможенник буравит меня взглядом.
— Да на что там тратить? Я в Стамбул воздухом подышать на пару дней.
— Что в бауле? Расстегни.
И глаза таможенника загораются как у старателя, нашедшего самородок.
Из чувала извлекается десять плотно свернутых чувал такого же слоноподобного размера.
— У вас в декларации двести пятьдесят долларов США. И баулов на пол-Стамбула! Вы меня за идиота держите? Где деньги?
Проверяется всё. Каждый шов. Тщетно.
Таможенник красный.
— Пройдемте. Пройдемте со мной.
Меня отводят в комнату и закрывают дверь.
— Последний раз спрашиваю, где деньги?
Отпираться бессмысленно. Признаваться не в чем. Анекдот. Но мне он стоит дорого.
Таможенник достает из ящика стола резиновые перчатки и начинает их медленно напяливать на здоровенные лапы.
— Раздевайся.
Когда я с серым лицом выхожу на улицу к Женьке, у того от смеха сводит скулы.
Он протягивает бутылку с коньяком и отдает мне честь.
— Ну что – das ist fantastisch???!!!
Он ржот в голос.
— Теперь ты знаешь, что такое настоящее жесткое порно?!
— Я знаю, что теперь я личный враг всей николаевской таможни. И еще, у меня есть личный враг.

***
Дверь купе открывается. Таможенник вызывает в коридор.
— Ну что, собрали? Или проверяем по полной?
— Не, народ жмется. Уроды. Проверяй, командир.
— Ну как знаете. Без обид. Вся незадекларированная валюта наша.
Таможенник пыхтит. Он отодрал уже вторую стельку. Я спокоен как танк. Валюта в подошве «тимберлэнда». У него ума не хватит.
Так и есть. Выдохся.
Женька тоже спокоен. Та же история.
Андрей, наш попутчик, весел и даже нагл. Он гонит лейтенанту какие-то левые анекдоты про таможенников. Его проверяют с особой тщательностью, но он лишь еще больше распаляется. Однако! Вот выдержка!
Всё. Пронесло.
Наряд неожиданно быстро закругляется, шагает по коридору и выходит из вагона.
Поезд трогается.
Мы выползаем в тамбур покурить.
Когда идем обратно, Андрюха, гогоча, прошмыгивает в туалет.
А через несколько минут дверь купе тихо отъезжает, и мы видим перед собой живой труп.
— Мужики, водка осталась?
Такого белого, как мел лица я больше не видел в жизни. Андрея не трясет — его колотит дрожь.
— Тридцать штук. Пиздец. Я покойник.
Водка его не берет. В онемевшей руке отвертка. Не вырвать. Кулак сжат так, что костяшки побелели. По мертвецки белому лицу текут слезы. Андрей начинает сползать.
— Тридцать штук. Это конец.

Я еще удивился, как быстро и тихо вышла бригада таможенников.
Теперь я понимаю. Андрей спрятал валюту в туалете под привинченным к стене планом-схемой клозета.
А всего полчаса назад его громкий смех разносился по всему вагону.
Наверное, он смеялся последний раз в жизни.

***
— Девчонки, а это что, пойдет?
Лайма и Вика крутят в руках лайковые шорты.
— Да вы – идиоты! Ленинград, Ленинград! Деревня. Вся Европа в этом ходит. У нас в Таллине на ура. Мы пять концов делаем. А вы сколько на куртках поднимаете?
Мы поднимаем максимум четыре.
Женька уходит в себя. В его голове идет сумасшедшая работа.
И через час мы делаем хозяину заказ на триста лайковых шорт.
Забирать через четыре дня.
Мы счастливы. Тянуть меньше. Подъем больше.
Девки – молодцы. Мы бы не доперли.
Мы привезли их в 1990 году. В Ленинград.
А продали эти гребаные лайковые шорты только через три года. В Санкт-Петербурге.

***
2012-й.
Старшая дочь вернулась из Турции. Второй раз за четыре месяца. Веселая, загоревшая, отдохнувшая.
— Ну как?
— Да кайфово, пап. Отдыхать — не работать.
— Ну да. Отдыхать — не работать.

***
1990-й. Голос муэдзина на минарете. Моня в шортах, мощные волосатые ноги на перилах балкона стамбульского отеля.
VOTKA. Горе. Моня делает мощный глоток.
— Тьфу на вас, турки поганые!

Фото: http://finbahn.com/ara-guler-turkey/