To Top
Молоко у жены пропало почти сразу. Это в Ленинграде еще трепыхались детские молочные кухни. А в пригороде 1986-ой мог предложить только детскую сухую смесь «Малыш», наполовину состоящую из сахарного песка. И – о, чудо! – кто-то сказал, что в городе можно найти финское детское молочко Tutteli. Раньше самую большую очередь я видел в 82-ом за югославскими сапогами. Сам же и стоял в ней целый день, отмечаясь каждый час. За Tutteli мало было стоять часами. Надо было стоять постоянно. Ребенок должен есть каждый день. А дома… А дома ждет дежурная огромная чугунная ванна, доверху полная пелёнок-распашонок. Стиральной машины не было (роскошь невиданная). Как не было и стирального порошка. Хозяйственное мыло – и вперед. Если бы тогда нам показали памперсы, мы бы умом повредились от такой ненаучной фантастики.
***
Какая же крутая вещь – трамвайная печка. Если положить на неё рядком сигареты и не лениться переворачивать, через 5 минут из пачки сырого кислого «Космоса» вы получите целых 20 штуку прекрасного “Винстона». Строительные вагончики-бытовки в промзонах – самое райское место на Земле. Кипятильник, пачка грузинского чая, пяток вареных яиц, буханка хлеба и радиоприемник. Кайф. Иногда таскал и печатную машинку. Вот же дурацкая страсть была – перепечатывать стихи на листки записных книжек, для чего книжка разбиралась и заново собиралась. Эдакий шик – карманный самиздат. Дипломат, битком набитый этими томиками, до сих пор под письменным столом. В 91-ом вагончики закончились. Смерть страны я застал уже в бункере братвы на Московском проспекте за игрой в Prince. И точку в истории огромной империи поставил Стинг. Mad about you – мой 91-ый, мои поминки по СССР.
***
Почему-то именно сейчас, спустя 30 лет, начали сниться эти вагончики из 80-х. Долго ковырялся в башке лысой: что это? к чему? почему именно они? почему 80-е? И правда, почему? Ведь в 90-е было стрёмней, горше и страшней. Впрочем, страшней советских валютных мажоров с Выборгской трассы я не встречал. За валюту к стенке ставили. И ребята были конкретные. Может потому на чичи-гага, на быков и торпед Бандитского Петербурга я смотрел уже без придыхания.
А вагончики? Бытовки-вагончики с родными трамвайными печками снова меня куда-то везут. В одном из них в глухой ленинградской промзоне за бесконечной паутиной железнодорожных путей-стрелок, забитой составами, весной 87-го под высушенный душистый «Космос» и написалось:
***
а дальше как и раньше пустота
измученную насморком природу
покинула былая красота
и ветками шурша упала в воду
все краски всю живую акварель
всё с грязью размешал паршивый ветер
и моросил сентябрьский апрель
большая осень на весеннем свете
зима девчонкой плакала навзрыд
как сахар грустно таяла в стакане
пристыжена поставлена на вид
и без надежд и без гроша в кармане
так без надежд с душой на сквозняке
ловил как воздух в сером небе просинь
весна осточертевшая уже
давила грустью, как дождями осень
Теперь так не пишется. Закрылся Рай.
