To Top
Вот, собственно, и всё…
***
– Я ведь эту книгу на стуле всю жизнь помнить буду.
Она смотрит на меня в упор, и я понимаю – действительно будет. Раз за восемь лет не забыла.
***
… Откуда она тогда пришла за полночь? С какой пьянки-гулянки через два дня? Я сейчас и не вспомню. Зато четко помню ощущение полнейшей беспомощности. Говоренные-переговоренные слова натыкались на броню.
– Это все твое из нее лезет. И что? Чего ты добился этим своим «Ты не наша вещь! Мы за тебя твою жизнь не проживем!» О! Вот она и живет. Полюбуйся. Вся в папочку.
Помню, что ни сил, ни желания на очередной скандал не осталось. Уже глубокой ночью, высадив пачку сигарет, снял с полки том, вошел в дочкину комнату, где топор можно было вешать от перегара, и положил книгу на стул у изголовья дивана. Обложкой вверх: Фридрих Перлз «Внутри и вне помойного ведра».
***
Технари на лекциях по философии – та еще картина. Зато азарт какой. Почти как партию в шахматы выиграть. С ними экзистенциально можно. Но только после полного поражения их формальной логики. А этого еще дождаться надо. Это минимум первая половина пары.
Особенно если тема «Свобода».
– … вы ведь не сами. Это родители вас спланировали. Но вы то тут при чем? Это не вы родились. Это вас родили. И с этого момента в вас заливается информация. Вы ее, информацию эту, источники ее, характер, выбирали? То-то. Но ее в вас закладывали. И вы ее впитывали. Из того окружающего мира, который опять же не выбирали. А там уже и новый круг: ясли, сад. С кем, кто, как? А в вас накачивают и накачивают. Дрессируют. Учат правилам общежития. В саду, дома, в гостях, на прогулке. Мамы и папы, бабушки и дедушки, тети и дяди, няни и воспитатели. Плюс во дворе – правила жизни в лесу. А потом школа, где информацию грузят вагонами. А хочешь спросить – подними руку. А не согласен – дневник на стол. А в вас начинает просыпаться Голос. А ему по башке. А вы уже и привыкли. А вы уже и так с пеленок приучены по правилам. И множатся и множатся эти правила. И вы начинаете эти правила изучать, систематизировать, анализировать. Правила, придуманные не вами. Вы начинаете при-спо-саб-ли-вать-ся к эшелонам правил. То-то. А впереди работа, офисный фашизм, «компания – мой дом» и прочий цивилизованный фэн-шуй.
Главное, говорить то, что они и так прекрасно знают. Придумывать ничего не надо. Только складывать пирамидку. Они слушают не перебивая. Их глаза все грустнее. Тема держит. Держит жесткой правдой. Важно только не заплетать им мозги всякой эквилибристикой. До осознанной необходимости их доведет жизнь. На лекции об этом бессмысленно.
– …и природа наша – зависимость. Тотальная. Любая естественная потребность – зависимость. А живем на автомате, значения не придаем. Привычки, привычки. Все, что противоположного пола – тревожит. А свет выключить и принять на грудь – накрывает. И никуда от этого. Вы в этом по уши. Про любовь и говорить нечего.
– А что про любовь? Да, а что про любовь?
На этом месте предсказуемое оживление. Сбоев не бывало.
– Да, а что про любовь?
Это и есть крючок. И они его заглатывают с размаху. Вот теперь самое время на перекур. За перерыв они сами себя доведут до белого каления. А на второй половине пары…
***
Ну вот и всё. Последние обнимания перед контролем, и жена покатила чемодан на таможенный досмотр. Очередной отпуск врозь. Двадцать один день. Самолет взмывает в небо.
Дорога домой кривая и неспешная. Торопиться некуда. Никто не ждет. Воображение рисует планы, которые по мере приближения к дому улетучиваются.
Сижу на кухне и, уставившись в настенный календарь, курю сигарету за сигаретой. И смешно и грустно. Как прожить одному три недели? Огромный черный норвежский кот печально пучится на меня из прихожей. Он со вчерашнего вечера все просек и отказывается есть.
– Что, Мика? Вот мы с тобой и осиротели.
***
– Ну уж дудки. У меня муж будет не такой. Этого еще не хватало!
Когда она заводится, щеки ее наливаются краской.
– Ага, прямо в магазин пойдешь и как холодильник по характеристикам выберешь.
– И нечего меня пугать и воспитывать. Я за идиота не пойду. И за голодранца не пойду. И вообще, я свободный человек и сама буду выбирать.
Я смотрю на нее и мне хочется смеяться и плакать. Дурочка. Кто ж тебя спросит? Когда ошпарит – мозги первыми и откажут. А уж кто? где? и как? – одному богу и ведомо. Может быть.
***
До конца пары остается минут десять. После тридцатиминутной анатомии любви они на издохе. Я знаю, что «Смысл любви» Соловьева они запомнят на всю жизнь. Но последний вопрос еще не задан.
– …ну и кто мне теперь, только одной фразой, это опишет?
Тишина. Хотя ответ всем ясен и он висит в воздухе.
– Хорошо, давайте так: «Я без него не могу». «Я без нее не могу». Без возражений?
Эту парочку я приглядел еще в начале лекции. Теперь они сидят, крепко взявшись за руки.
– И самое последнее. Кто мне напомнит тему лекции?
Глаза надо видеть. Эти глаза. Много много пар глаз в гробовой тишине.
Я беру мел и крупно вывожу на доске: СВОБОДА.
***
В вечернем вагоне метро каждый в своем. Кто в книжке, кто в телефоне, кто во сне, кто в себе. Наши взгляды как-то смешно пересеклись и… Боковым зрением вижу, как она меня изучает. Обстоятельно, по-женски. Потом моя очередь. Она делает вид, будто что-то ее отвлекло, давая спокойно себя разглядеть. Видно, что переживает. А минут через пять уже смотрим друг на друга почти не отрываясь. И с каждой минутой грусть накрывает обоих все больше и больше. Вот и глаза через паузы в пол. И в глазах этих… И ясно все без слов. И ясно, что слов этих и не будет. И ничего не будет. Потому что все, что могло бы быть, и все что могло бы быть после этого могло – пролетело, родилось и погибло за эти минуты пути. Она выходит из вагона потерянная и прекрасная. И только резко оборачивается на набирающий скорость вагон. Наши взгляды пересекаются в последний раз. А в моей голове ни к селу ни к городу крутится название старой старой литовской ленты «Никто не хотел умирать».
.
______________________________________
