Наташа в белоснежном халате, словно модель на подиуме. Шпильки на изящных ножках. Пояс стягивает осиную талию. Главврач.
Я заехал к ней в больницу на Моховую в конце 90-х узнать результаты обследования. Десять лет не просыхаю. Начал побаиваться. Решил, для профилактики не помешает…
Она рада. Племяш. Светлая голова.
Я дергаюсь. Видимся редко. В общем-то, чужие.
– Выпьешь?
Наташа хитро смотрит в упор. Чувствует – не смогу устоять.
Правильно чувствует.
– А что?
Будто мне не все равно что. Да все, что горит.
Наташа наливает грамм сто мне и полтинник себе в какие-то мензурки.
– Чистый. Кофе сам насыпай.
Кофе после спирта в кайф.
Наташа держит пинцетом тонкую сигарету и красиво пускает дым.
– Как ты?
– Не спрашивай. Как издательство рухнуло…
– А я, видимо, уезжаю.
– Куда?
– В Англию.
Из недоступной Наташа мгновенно превращается в совершенно недосягаемую.
Мне и сказать нечего. Англия.
– Совсем?
– Да. Замуж выхожу. Он англичанин. Шпион.
– Как шпион?
– Да так. Просто. Зовет вот.
Чувствуя, что эффект от сказанного меня не удивил, а добил, Наташа реагирует мгновенно… В моей мензурке снова сто. У нее опять полтинник.
– Ну, Саш, чтоб у тебя все было хорошо.
Я бреду по Моховой, и чувство ненужности, не отпускающее все последние годы, разрастается до космических масштабов. Англия.

***
– Господи, помоги. Помоги, Господи. Помо…
К утру липкий ужас накрывает окончательно. Темнота давит и душит. Не… , так невозможно. Рядом отчаявшимся комочком полусонно прислушивается, вслушивается, вчувствывается… Помочь ничем не может. Уже. Да и как тут поможешь. Запутался мужик совсем.
Вот и тихо. Уснула. Для верности вытерпеть еще час и полуобморочное туловище поднимается с постели и уходит в ночь.
Заначка под стелькой. Там искать еще не догадались. Слава богу, на месте. Главное, открыть входную дверь бесшумно. Иначе начнется. По лестнице через боль вниз. Ноги подламываются на ступеньках. Уже все ясно – дальше станут отниматься. Не дай бог хлопнуть дверью подъезда. Тиииихо прислонить. Воздух.
Магазин-ларек открывается в шесть утра. До шести дожить бы. А навстречу ранние пташки на первую электричку. Заводские. Лица серые, невыспавшиеся, как и одежды. Офисные встанут через полтора-два часа. Мои проснутся через час. Время есть. Только бы не…
Денег на малек и пиво. На сигареты уже не хватит. Да и черт с ним – дома банка с хабцами. Оп… чувак выходит из ларька с пакетом и деньги перекладывает из руки в руку, чтоб открыть дверь машины, и… в воздухе завертелась божья бабочка… За спину залетела. Только бы не увидел. Нет. Ловко закидывается внутрь. Хлоп дверью и по газам с места. Конкретный.
А бабочка на асфальте. За двадцать метров считываю влет – пятьсот рублей. С неба считай. Бог есть. Верить отказываюсь, пока не поднимаю. Она! Пятьсот! Это жизнь.
Продавщица ларька безучастна. Деньги есть – человек. Нет – и тебя нет. Здесь в долг не дают.
Двести и станет легче. Проверено. Только потерпеть. Две-три минуты потерпеть.
Раз такие дела, надо еще с собой.
В голове легкий туман. Дрожь ушла. Затяжка обретает вкус. Настоящий вкус. Не токсикозный. Жить можно.
Не дай бог хлопнуть дверью подъезда. Тиииихо прислонить. Вверх по лестнице легче. Ключом остороооожно. Входную – не дыша. В прихожей на цыпочках и тихонько в комнату. Бутылка привычно встает за мощный том Николая Федорова.
– Прости, дружище. Ты воскрешением всех усопших грезил. Вот я грядущее воскрешение себя еще живого за тебя и спрячу. Одно дело. Общее.
И на кухню. Теперь быстро кофе. Чтоб в мозг. Еще сто, кофе и сигарету. Две сигареты. Хрен ты поймешь, что я уже махнул.
Всё. Следы заметены. Видимые. А осязаемые? Так то – следы. И не разберешь: уже или еще. Всегда со следами. Один нескончаемый шлейф. Тоски, неудач, разочарований и нарастающей злобы.
Форточку настежь и в ванную. А что? А мы уже встали. Как всегда, раньше всех. Чуть-чуть раньше…
Домашние сонно задвигались по квартире. Утренний час у каждого расписан по минутам. Каждому отведено свое пространство. Главное – не задевать и выскочить на электричку первым. А там до ближайшего ларька…

***
–Андрей, здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Я хотел обсудить с вами книгу о бандитах в издательском бизнесе. Может, вместе напишем? Я в теме. Наше издательство под Костей Могилой стояло в 95-м. Я главредом там…
– Приезжайте.
В «Ажуре» все на удивление буднично. На стене кабинета Андрея Константинова какие-то мечи…
Он листает подаренную самиздатовскую книжицу стихов, смотрит на мою помятую морду и слушает рассказ… А потом долго смеется.
– Сань, да все они – люди. Я их всех лично знаю. Не стоит. Бизнес это. Большой бизнес. И ничего больше. Знаешь, раз ты пишешь, у меня в одном издательстве… Он быстро подписывает книгу и протягивает… «Агентство «Золотая пуля»…
– Поехали…
Через час мы уже на набережной Карповки, и моя трясущаяся рука в режиме буйной осциллограммы с чудовищного похмелья выводит заявление о приеме на должность завреда в отдел художественной литературы крупнейшего питерского издательства. Виталий, главный редактор, одобрительно-понимающе улыбается и со словами «наш человек» наливает стакан. Поработаешь на месте Игоря. Он тут политически невыверенный шаг сделал. В общем, входи в курс.
И я стал входить.

***
Дима Прияткин огромный, как политический обозреватель Бовин. Он заметно нервничает. Еще бы, решается его судьба.
– Дим. Прияткин не катит. Я не продам так ничего. Ну сам посуди: «Черный ворон» Дмитрий Прияткин… Ну не в кассу.
Дима теряет дар речи.
– В общем.., ээээ… Во! Вересов! Дмитрий Вересов!
Виталий возбужден. Он распаковывает блок Parliament и кидает всем редакторам по пачке. Все дружно убирают свои и начинают смолить Виталькины.
– И еще, Дим. Пять романов в год. Мне серия нужна.
Дима сдувается и становится похож на обиженного медвежонка.
– «Полет Ворона», «Крик Ворона», ну там еще «Завещание Ворона» и тэдэ.
– Виталий, я писатель, а не…
Всё. Дима понимает, что спорить бессмысленно.
– Серия, Дима. Се-ри-я. Это бизнес. Прошли времена, когда… Пять романов в год.

***
– Саш. Нужны темы. Новые. Спорт, например. Имена громкие.
– А давай систему? Легенды спорта? Бла-бла…
Виталий какое-то время думает, потом стремительно набирает номер.
– Света! Что там у нас с Пучковым? Ага. Вот и давай его завтра. Ко мне.
На следующий день в кабинете Виталия сидел сам Николай Пучков – легенда советского хоккея, вратарь от бога.
– Николай Георгиевич! Ну как вам идея? Золотая биография. Ведь это же… Молодые будут…
Пучков, не обращая на весь этот пафос никакого внимания, начал вытаскивать из внутреннего кармана пиджака листочки и раскладывать их на столе.
– Что это?
Виталий прекратил свой душераздирающий монолог и уставился на стол.
– Как что? Игровые схемы, – буркнул рассержено Пучков.
Все было просто, горько и поучительно. 2000 год. Мы только что космически просрали домашний питерский Чемпионат мира, заняв 11 место. 70-летний Пучков этим жил. Это было его поражение. Он водил ручкой по стрелочкам игровых схем, расстановкам игроков на поле, объяснял, в чем ошибки Буре, Яшина, Жданова и Каменского, где промахнулся штаб наших тренеров Якушева, Воробьева, Билялетдинова.
В итоге Пучков предложил издать «Рабочий дневник тренера» с приложением в виде его игровых схем и разослать по всем командам и сборным страны.
Надо было видеть лицо Виталия. Не было там лица.
Я проработал достаточно для того, чтобы понять: Пучков только что похоронил всю финансовую схему главреда. Виталий считал потерянные деньги, а я, сгорая от стыда, ушел курить. Надо было срочно выпить.

***
– Вы понимаете, с кем вы разговариваете?! – Голос Топильской гремит по всему издательству. Моя мама тихим голосом продолжает:
– … я поправила очевидные грамматические ошибки. Но это еще не всё. Здесь много надо переписывать. Стиль…
Топильская срывается на крик.
– Что вы себе позволяете?! Я… Это авторские знаки… Это… Кто вы вообще такая?
– Ну если это авторские знаки, давайте уволим всех корректоров и редакторов.
– Да вы!..
Она вырывает листы и…
Генеральный стоит чернее тучи. Он делает страшные глаза, берет Топильскую под руку и отводит от нас. Мама выходит на лестницу курить. Губы ее дрожат. Через час Генеральный подходит ко мне.
– Чтоб ноги ее больше в издательстве не было. Ты соображаешь? Топильская – звезда. Я не позволю, чтоб какая-то…

***
Через полгода я наберусь наглости и спрошу:
– Виталий, а что если мое издать? Ты же все читал.
– Сань, ты с ума сошел. Это же бизнес. Поэзия современная вообще не идет. Только классика. Да и то не вся. Омар Хайям катит. Остальное так… Даже Пушкин не в кассу. Слушай, какая в жопу поэзия? Вот ты знаешь, сколько отдел Неонилы нам на «Камасутре» приносит? И вообще, ты о чем думаешь? Тебе собрание сочинений Константинова сдавать. И Кивинов звонил, про новую книгу спрашивал. Иди-ка работай, поэт.

***
Меня накрывает уже во время концерта. Еще на входе хорошенько принял. В буфете ДК имени Горького дорого. Да и очередь. А мы привычные. И с собой есть.
БГ, как всегда, работает в нон-стопе. До конца концерта одна-две песни. Я знаю, что он уходит сразу. Никаких «на бис». Быстро начинаю пробираться к выходу. План сумасшедший. Да и я сумасшедший… уже. Главное – морду кирпичем. Смешиваюсь с какими-то работниками-сотрудниками и оказываюсь в служебках. Только не суетиться. Пара глотков из фляги, и я уже на автопилоте. Время не чувствуется. Да и я себя перестаю воспринимать кем-то реальным. Только вижу, как группа вместе с Борей направляется в какое-то помещение. Иду, шатаясь, следом.
Огромный стол. Шум, смех, какие-то обнимания-поздравления. Понимая, что еще немного и,.. решаюсь. Пру прямо к столу, за которым БГ уже поднимает бокал.
– Борис, вы меня не знаете. Хочу вам книгу своих стихов подарить.
И ему в руку. Он ничего не понимает, таращится на меня, по сторонам, но книгу берет. Протягивает мне бокал.
Несколько охранников-мордоворотов молниеносно устремляются ко мне.
Чей-то крик: Блядь, кто его пустил?!
– Ребятаааа, я сам… Только без рук…
Через несколько лет, когда Константинов привел меня в издательство, рассказываю эту историю Анне Черниговской. Я совершенно случайно ответственный за выпуск Дюшиной «Истории АКВАРИУМА. Книги Флейтиста». Аня взбалмошна и высокомерна. Я для нее никто. Какой-то там редактор. Но за работой разговорились. Услышав концертную историю, она смотрит на меня сквозь желтые стекла очков как на идиота.

***
На автобусной площадке вдоль платформы привычный городок из ларьков. Разномастных. Бухло, курево, консервы. Мой ларек светит иным, нежели остальные, светом. Теплым и родным. Там Мишка. А Мишка наливает в долг. Или просто так, за почитать стихи. Наливает спирт. Как и во всех ларьках по бескрайней России. Мишка прется от того, что к нему каждый день заваливает вузовский препод, журналист и редактор в одном флаконе, да еще читает стихи. Мы как зацепились как-то заполночь языками, так и закорешились. Я опоздал на последнюю электричку, и мы всю ночь проговорили и пробухали. Стихи всплыли случайно. Прочел наугад. Просто к слову. Он попросил прочесть еще. И понеслось.
Мишка учится и мечтает о своем бизнесе. В этом ларьке он бригадир продавцов. Но мечтает открыть свои и подняться. Для меня он – ангел-спаситель. После работы я дежурно зависаю у него на час, выпивая свои дежурные триста грамм.

***
– Господи, помоги. Помоги, Господи. Помо…
… Главное – открыть входную дверь бесшумно. Иначе начнется.
… Двести и станет легче. Проверено. Только потерпеть.

***
– Виталий, привет. Это я. У тебя в издательстве работал. Помнишь?
– Привет. Чем могу?
– Тут… В общем – жопа. Выручишь?
– Сколько?
– Да тут…
– Сань, говно вопрос. Через час успеешь, а то я улетаю? Только больше не бухай перед приездом, охрана не пустит.
Через час я в его приемной.
Виталий выскакивает пулей. Он опаздывает.
– Это тебе, Виталий…
– Что это? Твое?
– Да вот, вторая. Стихи. Самиздат.
Он протягивает конверт с деньгами и, словно предчувствуя, что мы больше не увидимся, бросает, рассмеявшись:
– Знаешь, Саня, а ведь, похоже, я только что купил самую дорогую книгу в своей жизни.