To Top
Всё рушилось. 2008-ой. Объяснять не надо. Я летел с вершины валютной горы на которую взбирался с распада Союза, вытаскивая свою нищую жопу из трясины преподавательской безнадеги, из бандитского болота издательского бизнеса и инфернального блядства бизнеса маркетингового, где главредствовал и креативно бля директрствовал в бандах таких упырей, что мамадорогая. И вот добрался, заткнув нахрен воспоминания о том, что вообще-то я не про это, что я про поэзию и проч иные миры. Добрался и камнем полетел вниз. Помню, как молоточком стучало в голове: Саша, маме в октябре будет 70; ей осталось недолго; и, да, тебя сейчас за кредиты банки отымеют…, но маму в Париж ты отправить обязан; она мечтала об этом всю жизнь.
Осенью 2008-го, за три месяца до объявленного закрытия самого крутого рекламного агентства Питера (где в последний раз зажег креативным директором) я начал готовить маму к поездке в Париж. Маме был срочно сделан первый в её жизни загранпаспорт и сооружен прикид солидной петербуржской литературной дамы, едущей поклониться праху кумиров на Сент-Женевьев-де-Буа. Вся семья была против, называя меня чокнутым – мол, она не сегодня-завтра умрет, что они мне этого не простят и тэдэ. На что мама смеясь отвечала – да лучше в Париже, чем в этих унылых четырех стенах, от которых несет могильной сыростью рухнувших советских надежд.
В последний момент всё пошло кувырком. В Париж можно было только самолетом (а лететь мама категорически отказалась) или автобусом (этот физиотерапевтический экстрим только для молодых). Мечта накрывалась медным тазом. И тут, дабы я не рехнулся, хитромудрая мама вывернулась, сообщив, что для литературным мадам святы пни те токмо хранцузской столицы – Прага вот еще есть (ну там Цветаева, Аверченко, …, то да сё…). Думать было некогда. Кризис дышал в задницу. И понес железнодорожный вагон маму на берега Влтавы в главный город Богемии.
Так мама Париж и не увидела. К своему ужасу она, блокадная девочка, дожила до того дня, когда кошерная нацистка Улицкая воспела (в пику блокадному Ленинграду) пацифизм проституток Виши. И… самая романтическая мечта советской литературной девочки погасла. И мама решила умереть безо всякого пидорского Парижа с могилами коллаборационистов серебряного века. Она ушла, глядя по телевизору на занятый еврейскими фашистами Киев, в котором погиб в 41-ом её отец. Умерла, не дожив до красивых 85-ти всего год.
***
Старики уходят в ништяки.
Динозавры собирают лайки.
Саблезубы кормятся с руки.
Казаки еврейские, нагайки.
Школа зла – кошерная Толстȧ.
Чмокнет Дуня вафелькой Чубайса.
А не пьётся – досчитай до ста.
Бесы гонят. Русские, сдавайся!
День Пебеды. Майский Тель-Авив.
Ситцевый платок в песках Идлиба.
И овечьи бельмы закатив
по Парижу шастают талибы.
На еврейских кладбищах кресты.
Свят Казбек. Бессмертны эдельвейсы.
Всё сжуют-соединят мосты
дружбу, мир, жвачку, интерфейсы.
Болдино. Отеческий отстой.
Райхельгауз слишком Шикльгрубер.
Ты постой, красавица, постой.
Свистни Uber. Мчится. Alles. Über…
