To Top
Анна Фёдоровна нарисовалась как тень. За спиной образовалось Время. С большой буквы. Хорошо за 80. Да 90 уже видать. Курить у подъезда сразу и расхотелось. Холодно, зараза. Ноль, а влажность такая, словно в прорубь нырнул. Раньше-то на лестничной площадке как хорошо было. Окошко откроешь и смоли себе, пепел в банку стряхивай. Раньше. Ноне время здоровых. Бухать нельзя. Курить на улицу. Работать по специальности. Тьмы здоровых долбоёбов на позитиве вокруг. Брюзжу про себя. Надо завязывать в фейсбуке рефлексивную ахинею читать.
Анна Фёдоровна, щурясь полуслепыми глазами, размеренно раскачивается, держась за ручку двери. Мы долго не могли понять, какая шпана эту ручку, раз за разом, отламывает. Все грозились поймать и уши оборвать. А оказалось Анна Фёдоровна так гимнастику на свежем воздухе совершает. Маятник качает.
Вот же кислятина. Да ну его. На ветру и курение не курение, а пытка. Хабарик полетел в серо-белое. И поплелся на 4 этаж. В нору. Вот третий этаж. Дверь Анны Фёдоровны. Где её ждёт…. Когда она в 70-е балериной впорхнула в наш класс математику и черчение вести, в неё влюбились все пацаны. У меня так половина тетрадей была изрисована Прометеями (непременно с голыми торсами, в буграх мышц, ну и, ясное дело, факелом в руке). Юношеское сердце предлагало себя богине в образе. (Посмотрел на нависшее на колени брюхо, вспомнил, когда последний раз подтягивался на дворовом турнике один раз с трудом, и непременно оборачиваясь украдкой – вдруг кто увидит немощь лысого пердуна). Теперь одна. Мужа схоронила давно уж. Дети выросли (только внуков подкидывают).Так с мамой, с Анной Фёдоровной, и осталась.
Вот и свой этаж – четвертый. Напротив нашей квартиры бабулька вдовой. Внучки порой забегают. Рядом дверь угловая – тоже вдова. Одинешенька. Внука с женой не часто на лестнице встречаю. Да и по всему кругу ближнему так. Одна, одна, одна. Всех по памяти перебрал. Исключений почти нет. Сижу, в окно гляжу – через большой школьный сад дом мамы. Огромный корабль. Когда в 82-ом квартиру получили, месяц на кухне жили. Не могли поверить в жизнь без соседей, без очереди в ванную, туалет, к раковине на кухне, где три стола, три пенала. А в коридоре три холодильника. Вот и мама одна. А три могилы тех, что до сердца достучались… Да что тут говорить?
В конце 80-х сам собой дошел до странного умозаключения – человек есть природа, думающая себя. Помню, как с богословием, в которое упал с размаху, не складывалось. Уже на мистиках запнулся. От Бёме и Экхарта мозг поплыл. А Соловьев своим всеединством до бешенства довел. Полез в психологию. И тут в руки Фромм попал. И на тебе, уже в первой же работе наткнулся: «человек есть природа, думающая себя». Аж крякнул. Бывает же. Больше всего расстроился из-за неомарксизма и неофрейдизма. Как-то на волне расставания с совком снова вляпаться в Карла и Фридриха не хотелось. Во Фрейда и подавно. Но Фромм обаял, зараза. Так на всю жизнь и остался в любимых. Вот только мысль (общая) как-то подрастеряла убедительность. Нет, не человек – природа, думающая сама себя. Это женщина. И расхохотался – вспомнил, как, впервые оказавшись на Украине в 70-х, подтрунивали над вывесками: жиночий одяг, чоловичий одяг, голодранцы усегу свиту в одну кучу геть… Жиночий, значит, одяг. Природа, думающая себя.
А что мужчина? Вот не любят евреи Отто Вейнингера. Бедный мальчик. Чудо Венское. В таком детском возрасте и такие мысли. Тут и я б застрелился. Вывернул он мне голову в 89-ом. А ведь он все тайны и расковырял. Это его знаменитое про женскую интуицию, про интуицию спасения природы. А мужик – дух бездомный, ум горемычный, рефлексия на рефлексии рефлексией погоняет – наблюдение за наблюдающим за наблюдателями – Дюренматт всем в печень. И не дай бог ему половинку свою пережить. Тогда совсем ветер. И так в голове всю жизнь сквозняк. А оторви от земли, от природы – перекати поле. Уже до гроба.
Вот же привязалось. Гробы, кладбища. Это погода. Серая зима питерская. Сырая и холоднющаяя даже в сопливую оттепель. Промозглая – вот точное слово. Ну и в башке – отражение.
Жена побежала к внукам. Значит… Значит, не надо с четвёртого этажа на улицу спускаться. Есть же счастье. Покурить. На кухне.
Ветер.
Не. Лучше первым.
.
.
картина: http://finbahn.com/
