Юности полёт

 

***
Дождь царапает по стеклу. Дробит по жести подоконника. Холодный воздух из форточки дразнит лысую башку. Ночь.
Темнота – друг молодежи. Будит фантазии. Зачеркивает больную ноющую реальность. Распахивает двери запретным чудесам сказок.
Летняя осень питерская будит престарелого сочинителя. Подступает к горлу «Смертью Ивана Ильича».
Как же хорошо у Кенжеева: «Не просите у осени смысла — пожалейте ее, господа».
Как соврал! Себе. Всем. Беспощадно. За что и любим до дрожи.

***
Когда в 82-ом вырвался из своего областного захолустья в Ленинград – утонул в конфетти, в брызгах студенческой Универовской юности. Думал – вот она, Жизнь! Яркая! Бурная! Цена (буквальная) и значение инопланетных импортных шмоток были мистическими. Как и повадки ночной жизни великого города с областной судьбой. Холлы «Прибалтийской» и «Европейской» (трёха в карман швейцару), блатные закрома Зеленогорских пансионатов, маслянистое коньячное марево гэбэшных дач в Озерках, шуршание шин черных горкомовских «Волг», стальные глаза валютных бомбил на Выборгской трассе, девочки с замашками снайперш в «Ольгино», навороченные мажоры на «Галёре» и «Климате».
Поплыл мальчик деревенский. Захлебнулся.

***
Дорога на Варшаву в конце 80-х гигантским пылесосом смела из впавшей в ступор страны остатки совкового ширпотреба. И – короткое замыкание. Чеки «Внешпосылторга» и валютные понты «Берёзок» исчезли как мираж. Новый НЭП. Хазы и малины. Гоп-стоп. И счетчики закрутились.
И навалилось оглушительное героиновое марево черного запоя – хлынул неразбавленный «Рояль» и затопил все девяностые. Какие уж тут конфетти…

***
Понты вернулись со стартом нулевых. Не сторчавшиеся, умудрившиеся не до конца хакнуть печень в этом бензольном вареве, ставили на последние. Прощальный аккорд сорокалетних вырвать хоть что-то у остервеневших молодых рыночных зомби.
Деревенский мальчик очнулся. Злой беспощадный циничный. Башня побрита. На первые же срубленные бабки восстановлен прикид торпеды. Заходил на шарнирах. Подшитый. Остервеневший от нищеты и кидалова чичи-гага плюнул на 15 лет сопливых преподавательских иллюзий и блядство журналистики, на великое «счастье честного наемного труда» и вышел на последнюю фрилансерскую ходку, растянувшуюся на все нулевые и перемахнувшую на второй десяток нового века.
– Маркетинг? Ну я вам, блядь, сейчас покажу маркетинг!
И показал.

***
Ах, какой же это кайф – прикинуть своих девчонок, устроить им праздник до потери берегов. Чек похуй. Мир к ногам. Нули приятно щекочут – азартный холодок бежит по спине. Халдеи в поклоне. Тачки шуршат по трассам. Ночные набережные. Плеск парных волн. Восторженные глаза дочерей. Ты смог! Жизнь удалась.
Вот только жена… Никак не заставить её перестать копить полиэтиленовые мешки, проверять чеки, выбирать подешевле, не выбрасывать старые вещи и (самое непонятное) планировать жизнь не по его финансовой синусоиде, а по своей стабильной копеечной зарплате. Смотрит в глаза, улыбается – и продолжает по-своему.
Потом и ему вспомнится та пропахшая смертью двушка в блочной коробке в спальном районе Питера, оставленная враз ушедшими в конце 90-х бабушками – залежи кулечков, пакетиков, мешочков, свертков, коробочек с солью, спичками, сухарями, тряпочками какими-то, свечками, сахаром, мукой, крупой.

***
Сюрреалистическая примета России второго десятилетия 21-го века – шикарные повседневные прикиды нищих предпенсионного возраста. И он успел. Упакованы были все. В самое крутое, что за четверть века занес в зачет верткий и цепкий ум бывшего мажора, челнока, перегонщика машин и олдскульного фрилансера. Проёбано было решительно всё – кроме понтов и вкуса.

***
Три яйца в мешочек, хлеб с маслом и чифирной крепости чай под дешевую махру. Ночь нежна. Романтик с блатными замашками, нищий покалеченный но – с горящими глазами. Вцепившийся в память, в 70-80-е, в Кавголовские холмы, в костры под гитару, в монбланы проглоченных залпом книг – в музыку сфер, сошедшего с ума от любви мальчишки, в эту вечную молодость безнадежно подступающей старости.

***
Они вернулись с войны и, отметив серебряную свадьбу и отправив в первый класс внучку, наконец повенчались. Она уже и не надеялась. А он устал искать доказательств бытия всевышнего и еще чего-то, чего и сам не мог сформулировать за десятилетия. И сопротивляться устал. Очевидному. Какие ему еще основания были нужны, какие гарантии и оправдания? Чего? Они и так прожили всю эту страшную и весёлую жизнь. Вместе.

2015