To Top
Зимой 96-го мы стояли в церквушке в Озерках подле их гробов. Димки* и Карины. Стояли одногруппники по универу. Пришибленные. Димка доигрался в крутого, и Бандитский Петербург вернул. Заодно сгреб Карину (предсказуемый удел охуенно красивых девчонок 80-90-х, побежавших за торпедами и чичи-гага). И меня чуть не уволок – рептильный мозг сработал, и я сумел выскочить из пряничного домика, из ловушки «друга». Одногруппники сопели и мялись, выталкивая меня вперед. Мол, ты ж у нас богомольный и вообще с приветом – говори, что делать-то?
Что делать? Действительно – что делать? Выжившим. Отскочившим.
***
Когда после года адовых хождений по мукам мама умерла с такой гримасой смерти на лице, что до конца дней эта страшная маска стоять перед глазами будет… Когда она затихла, я уже был на дцатом инфернальном ободе. Неделя до похорон прошла вообще в бензольном обмороке. А как гроб в землю опустили, как прощальную горсть земли бросил в яму… Короче, сосчитал всё, что выклянчил в сети, и намешал последний нищебродский залп из водки и корвалола. На вторые сутки парализовало в каких-то подворотнях. Кто-то маякнул. Нашли. Остатки отодрали с кожей от асфальта и упаковали в дурку, а после транзитом в наркодиспансер за решеткой. А я все эти дни едва не орал: Господи, прости мя, суку, за гордыню. Понимал ведь, урод, что не по маме убиваюсь, а по себе, любимому, без неё.
Постоянно вспоминается Сашка Сафонов** покойный. Я его долгие годы пытал… Все ж человек целую жизнь в богословских кругах, хоть и панк – сколько лет переводчиком и редактором в московской епархии отпахал. Афон опять же. И вот однажды, незадолго до смерти, он выдал мне в личку фейсбука:
«Один очень-очень умный профессор и палеоантрополог сказал, что религию (любую) надо оценивать по эсхатологии. Так вот, согласно эсхатологии: лучше всего христианам, потому что тело воскреснет и личность не растворится в океане необъятного Брахмана.
Это очень верный взгляд! Вспомни древнегреческую мифологию: вот где тоска и отсутствие памяти!
Вспомни Веды: вот это пипец! атман с брахманом сливаются и всё, и нет тебя.
Вспомни ервейский хилиазм: тоже самое! «народ есть, а личность — ну её нахер»
А у муслимов вообще труба: голые бабы и реки портвейна! в это верить — это кем быть-то надо!
Поэтому христианство — наиболее близкое ко мне верование с эсхатологией, обещающей сохранение личности и тела!!
Тело — хрен с ним, а вот личность так-то жалко…)))))»
Эх, Сашка, Сашка. Понимал ведь, что этот мой совковый гностицизм – ловушка и обманка. Но пожалел. А теперь Сашки нет. Осталось только его строчки:
«Боже, Боже, как мне надоело каждый день вот так мирно умирать! Боже, как я устал от всего вашего мира! Однажды я получил письмо, оно стало основанием всей моей следующей жизни. Написала мне его Наташа З., стоял 81 год. Она написала мне: «я тебя люблю, встретимся у аптеки?»
С тех пор прошло много, множество лет. Но я так её и жду у этой дебильной аптеки. Дурак я».
Перед глазами лица, лица, лица – тех, кого уже нет. Давно нет Сашки. И нет мамы. Полгода с её ухода словно в пенопласте. И вот теперь, с этой вымученной питерской весной зашевелилось в глубине души спавшее инфернальное чудовище. Сего дня едва жена вернулась со службы в нашей деревенской храмине, с порога оглоушил: принеси мне иконку Григория Паламы. Аж руками всплеснула. Оказывается – редкость. Но пообещала. Буду ждать. Может наконец-то нашел своего святого? Полвека искал. И вот.
А что «Вот»? Очередная игрушка? Господи. Сколько же нас таких? Расшибающих лбы. От святой простоты оторванных и похороненных в лабиринтах просвещения. Ни сердцу, ни уму. Несчастные и проклятые этой честностью перед собой.
* «Димка» — http://alexandrbabushkin.ru/?page_id=374
**Сашка Сафонов — https://finbahn.com/александр-сафонов-на-трех-вокзалах/
02.04.2023
Смотри, уже у поребрика. Опа…
Это альбом памяти из 80-х. Сейчас такого тоннами в You tube. Крохотный щенок боксёр, пытаясь спуститься с поребрика, смешно заваливается… В общем, мы увидели лапы вверх. Задние. Фея стояла на носу. На мордочке своей стояла. Кроха. Она сама была не выше того поребрика у подъезда нашего дома и помещалась в ладонь. А улица рыдала от смеха.
Меня без всякого обрезания можно записывать в евреи. Потому что на всю оставшуюся жизнь я влюблен в эти печальные, как арамейский плач, глаза-маслины самой любимой в моей жизни собаки. Ну да, вечно всё в слюнях. Но что это в сравнении с душераздирающими вздохами боксёра? Человеческими же вздохами. А имя, Фея..? Черт его знает, почему. До этого была красавица-доберман, Клея. Видимо, рефреном.
***
Говорят, у животных инстинкты врожденные. Ну да – как-то шланг в душе менял, старый бросил на пол комнаты, и все в доме увидели шоу. Наш норвежский лесной кот нарисовался молниеносно и стал выписывать вокруг скрученного гофрированного металлического – ну конечно, змéя – феерические круги, периодически нанося убийственной резкости и силы удары. Мы для него не существовали. Был только смертельный враг. И была битва за жизнь.
А вот Фея… Как-то сестра притащила из школы песчаного удавчика. В кабинете биологии его «списали» – мол, не жилец. Какой-то урод повредил шею несчастному ползуну – удавчик не мог глотать. Жить ему оставалось до истощения внутренних батареек. Сестра и сжалилась, приволокла болезного домой – типа, в хоспис. Мы спустили удавчика на грешную, и тот пополз к стене, где сидел наш огромный налитой мышцами боксёр. Реакция Феи нас прибила. Она буквально обмякла и стала как-то нелепо заваливаться. Пасть её при этом… – да какое там? – у неё челюсть отвисла. А в глазах застыло «Это пиздец».
***
Поколение дворников и сторожей. Все мы оттуда. Только в 80-е это был уход вверх. Первые свои самопальные книжки я набирал на портативной печатной машинке в вагончике охранника. На одном из объектов достали вороны. Устроили перед вагончиком (как сейчас бы сказали) форменную Болотную площадь (пишу… и смеюсь. Уже мем. Если свальный пиздёж – значит Болотная. Значит болото. Большего наша сраная тиллихенция и не заслуживает). Решил взять с собой Фею. Думаю – щазз она вам, падлы, покажет. Ну-ну. Фиаско мало того, что было полным. Оно еще было грандиозно театральным. Эх, нет у меня дара Гржимека и Даррелла передать всю палитру. А в общих чертах… Вороны методично изводили Фею маршами по крыше вагончика. Периодически одна из них свешивалась и заглядывала в проём двери. Собака заходилась в бешенстве и пулей вылетала на воздух. И тут начиналась «Хроника пикирующего бомбардировщика». Вороны, аки эскадрилья «юнкерсов», начинали кружить над заходящейся уже даже не в лае, а в хрипе, собакой, поочередно пикируя и сбрасывая на неё всякую дрянь. Поражение было унизительным и разгромным.
***
Урбанизированный житель среднестатистического поселка городского типа (я в таком всю жизнь) и не подозревает, что и кто бродит ночами по улицам. Ну, кошки-собаки – дело привычное. Как и мыши-крысы. Но вот толпы ежей? Только сторожем и дворником (а мёл я, стесняясь глаз сверстников, ранними утренними часами) и обнаружил этих партизан. А ночные вояжи с Феей явили душераздирающий размах этого переселения малых лесных народов в наши урбанизмы. Мгновенно срываясь на лишь ей одной слышимый шорох, собака возвращалась с мордой, сплошь утыканной иголками. С тех еще глухих советских пор я твердо убежден – ежи везде. Может, потому и не удивили меня в начале 90-х стаи кроликов во дворах Гамбурга.
***
Как сейчас объяснить внукам, да ладно внукам – как дочкам объяснить, что в Союзе диплом вышки автоматически закрывал возможность второй и третьей работы. Официально. Доп. заработок государство победившего социализма дозволяло токмо гегемонам. Так и появились липовые трудовые книжки. И старший преподаватель кафедры философии (по своей второй скрываясь и таясь) мёл улицы, грузил в порту, сторожил хрен знает что хрен знает от кого. И был до поры времени счастлив, как и миллионы таких же преподавателей, журналюг, ИТР-овцев и проч высоколобых, коии на бескрайней всесоюзной кухне бездонными русскими ночами высосали до капли этот кромешный пузырь под названием «смысл жизни».
***
Последний наш с Феей строительный вагончик стал прям пророческим локальным апокалипсисом. Был он недалеко от дома – я охранял очистные сооружения посёлка. Рай. Я стучал по клавишам машинки. Собака тихо сопела на продавленном засаленном строительном диванчике. И только, блять, мухи… Сначала отмахивался. Да Фея клацкала на пролетающих. Потом вдруг достало. Ну, думаю, я вам щазз устрою Западный фронт под Ипром. Метнулся до дому и обратно, Фею выгнал за порог, а сам распылил в вагончике цельный баллон дихлофоса. И пулей на воздух. Обошли мы с псиной всю территорию охраняемого объекта раз пять. Решил, пора проветрить нашу конуру и жить дальше. И я вошел в вагончик. Картина, которая мне открылась, стоит перед глазами всю жизнь. С ней и помру. Пол был сплошной, толщиной в несколько сантиметров, черный бархатный ковер мушиных трупов. Тысячи и тысячи дохлых мух. Откуда столько? Из каких таких щелей? Страшное зрелище. Полное дежавю я испытал за просмотром балабановского «Груза 200». А тогда я лишь схватил пишущую машинку и… И 80-е закончились. Вся ТА жизнь закончилась. А Фея умерла.
входит в книгу
«Неформат»
(стихи, проза)
Franc-Tireur USA
2014
Содержание /кликабельно/
входит в книгу
«Хали-гали»
(стихи, проза)
Franc-Tireur USA
2015
Содержание /кликабельно/
Трупоед
Проспект энтузиастов
Перекати-поле
Delete
Паук
Конечная
sms
входит в книгу
«Ваш магнитофон»
(стихи, проза)
Franc-Tireur USA
2017
Содержание (кликабельно)
Последняя надежда
Время, вперёд!
Когда я умру
С кем мне?
Zugzwang
Дом на горе
Всё пройдёт
Hybrid war
Парад планет
Проза жизни
Юности полёт
.
входит в книгу
ФАБРИКА
2019
изд-во Franc-Tireur USA
Содержание /кликабельно/
________________________________
________________________________
НОВОЕ (не издавалось)
/кликабельно/
Ехал грека через реку
Туманность Андромеды
Гибель богов
Маменькин сынок
Самопал
Крестики-нолики
До Нового 1985 года остается пара часов. Все уже на градусе. Звонок в дверь, и на пороге элегантный, гладко выбритый, на парфюме, самый романтичный мажор Васьки – Тоша. Улыбка Алена Делона. Глаза профессионально рисуют тусовку.
— Тут это. Ну… Короче, мужики, дайте чистые трусы…
Всё тонет в хохоте.
— Не, харэ ржать. Внизу тёлка в тачке ждет. Прикинутая. А у меня под «ливайсами»… В общем, чуть хрен зиппером не прищемил. Она же не поймет. Может не дать.
Гогот переходит в истерику.
Любимый всеми Тоша закидывается «шампунем» и, сунув белоснежные плавки из «Березки» в карман натовской М-65, растворяется за дверью. А мы со смеха набираемся так, что куранты уже по боку.
***
Тоша сидит на диване и ковыряет пальцем дырку в стэйсовом мокасине. Мокасины конкретные. Сняты с пьяного финна в Ольгино. Но всему приходит конец. Умер и Top-sider.
— В двенадцать стрелка. Куда я в этом? Тапки в хлам.
Все понимающе кивают. В драном Sperry на «Галёре» западло.
— Сходи на Ваську. У метро наши работают. Может, что из «Альбатроса» у кого…
Когда появляется цель, Тоша действует стремительно. Мы не успели и по бутылке пива выпить, а он уже звонит в дверь.
— Прикиньте. Какого-то лоха развел. Не, реальный клоун. За восемьдесят рублей Pomarfin отдал. Тоша достает из пакета пару нулёвых финских мокасов и тут же начинает их мерить.
— Саня, дай левый.
Он старательно завязывает шнурок на правом тапке.
— У меня правый.
Немая сцена и… двор колодец 10 линии Васильевского острова тонет в истерическом хохоте пьяных мажоров.
Тоше слили два правых да еще и разного размера. «Лох» оказался из команды кидал, которые снимают в магазинах выставленные образцы — всегда один ботинок от пары. Как правило, правый.
***
Утреннее похмелье висит в воздухе. Олег, держа пинцетом хабарик, пытается прикурить, не спалив усы. Я уползаю на кухню в надежде зацепить на дне какой-нибудь бутылки хоть каплю. Тщетно. Русские пьют до дна. До дна всего. Когда возвращаюсь в комнату, обнаруживаю мятую морду Тоши с выпученными мутными глазами. Тоша спал на полу на матрасах и сейчас пытается определить с кем.
— Ты кто? Звать как?
Он разглядывает лежащее рядом сонное эротическое чудо с копной растрепанных волос.
Чудо приходит в себя и, вяло прикрывая рукой грудь, сонно выдавливает:
— Салмаза.
— Откуда? С какого, нахуй, алмаза?
— Не откуда, а куда, мудила!
Девица хороша и вызывающе разглядывает Тошу.
Еще несколько часов назад они чуть не проломили пол. А теперь мучительно самоидентифицируются.
Тоша начинает трезветь и злиться, и мы понимаем, что очередной ночной его визит в компании конкретной телки не может не закончиться новым городским анекдотом.
— Ты куда вставлял? Ты кого трахал-то, помнишь, наездник хуев?
Тоша не врубается, а мы…
— Салмаза меня зовут, Ржевский. Ты же меня вчера у Прибалтийской за имя и снял, ковбой.
Тоша не помнит ни хера. А мы одновременно взрываемся от хохота и жрем глазами уплывающую в сторону ванной комнаты охуительную фигуру голой Салмазы.
***
После двух дней веселой пьянки захотелось приключений. 1984-й. Август. Теплая ночь. Решили за арбузами. Тоша еще днем засек ларек на соседней линии. Рванули. Но в ларьке кроме электропечи ничего не обнаружили. Вернулись, прихватив печь с собой. Тоша заныл, что устал. Его оставили с ключами в квартире, четко проинструктировав: если звонок в дверь, кидай печь в окно, иначе спалимся; если стук — мы. Тоша кивает. Он все понял.
А мы решили еще поискать. Арбузов много. Найдем.
И нашли. Забитый арбузами под завязку ларек обнаружился через три дома на соседней линии. Нас трое, и каждый несет по два арбуза. Мы весело гогочем. Ночной Васильевский мурлычет фонарями. Лето. Ночь. Здорово.
Обернулся Олег.
— Менты!
От соседнего дома к нам стремительно приближаются две фигуры в форме.
— Стоять, стреляем!
Я неплохо бегал десять километров. Сборная факультета. Но спринт? С арбузами? Вскоре лишь взглядом провожал удаляющуюся от меня на велосипедной скорости фигуру Витьки, члена команды универа по водному поло. Он бросил арбузы и несся налегке. Но что удивительней всего — впереди Витьки на крейсерской скорости, не выпуская арбузов из рук, мчался Олег. Вообще ни разу не спортсмен, выкуривающий полторы пачки в день. Я решил не сдаваться и поднажал. Мои арбузы полетели через голову назад, на асфальт, ментам под ноги. План отхода мы, хоть и пьяные, предусмотрели — через дворы петляя. Менты район, может, и знают, но не каждый же двор с его секретами. Вроде отстали. Значит, дыхалка у них ни к черту.
Ворвавшись в подъезд, мы кометами влетаем на четвертый этаж и принимаемся истерически жать в звонок.
В ответ… грохот разбиваемого стекла.
Тоша открыл, только когда мы заорали. Дверь была мгновенно заперта на все замки. Свет выключен. Мы сидим в гробовой тишине и темноте и вслушиваемся. Лишь через полчаса, придя в себя, подходим к окну.
Тоша не просто выбросил электропечь. Он ее метнул со всей дури и попал в окно этажом ниже, вынеся его к чертовой матери. Во дворе-колодце стены сложной конфигурации. Буйство геометрии. Короче — стена напротив. Хорошо, никого в доме. Вот обрадуются, когда приедут. Окна нет и свалившаяся с неба электропечь.
А арбузами мы таки наелись. Теми двумя, что не выпустил из рук Олег.
***
— А! Как тебе лыжи? Стэйс!
К внутренней двери квартиры Андрея, крутого василеостровского мажора, огромными гвоздями на уровне головы прибиты New balance 990. Мечта всех, кто в теме. USA only. Не меньше двухсот пятидесяти рублей на «Галёре», да и то только своим. В Союзе стэйсовый тапок, что ананас в тундре. А тут не просто стейсовый, а 990-й. В этом же… президенты в Штатах бегают. И гвоздями… Толстенными. Сквозь подошвы.
— Не, реально сердце в клочья. Но 46 размер! Это же пять стелек и три шерстяных носка! А я в них ключи храню. Пацаны прутся. Телки даром дают. Прикинь! Янки бы увидели, охуели. СССР, голяк… А тут 990-й к двери гвоздями. Подумают, русские ёбнулись.
Андрей прётся от произведенного впечатления.
Я молчу, не подавая виду. Я киваю головой — мол, круто. Спускаясь по лестнице, размышляю о превратностях судьбы. Найти то, что найти невозможно в принципе. Видеть перед своим носом и не взять. Я только что видел свою убитую юношескую мечту. У меня 46-й!!! У меня!!!
***
Тоша размахивает руками и расплескивает пиво из банки. Он возбужден и весел. Он только что с Ульянки — огромного неформального рынка на окраине города в чистом поле. Там в начале 80-х сбрасывали взятые у чухонцев на трассе шмотки мажоры. Много было и барыг из «Березки», «Альбатроса» и «Голубого зала» Гостиного двора.
Все желающие реально прикинуться шли туда. Тысячами. Каждые выходные.
Тоша не может успокоиться.
— О, картина! Менты на «газоне» подкатили прямо в поле. Все врассыпную. Они дернулись и… в канаву. Колесами в небо.
— И что?
— Да ничего! За деньги можно все. Есть деньги, договоримся.
Тоша доволен. Тоша победитель.
— Не, ну это только в кино. Чтоб менты мажорам платили? Мы им крикнули, что, мол, за триста баксов перевернем. Они сторговались до двухсот. Ты бы видел. Конкретные ребята вместе с ментами ставят на колеса… ментовоз! Аааааааа! Во, братство. Навек!
***
Димка несется на «Яве» под 200. «Ява» сверкает никелем — спецработа на оборонном заводе… Ящик конины и… «хонды» отдыхают. Движок — мама дорогая. Вообще отдельная тема. Такие умельцы доводили! Во всю спину черной кожаной куртки (пошитой на Косой линии Васьки) серой замшей – Good year. Самопальный шлем — «Гонщик серебряной мечты». Димка рвет пространство, уходя от милицейского «жигуля», который захлебывается сиреной и мигалками. Ментовский матюгальник грозит Сибирью и кандалами.
Но Димке уже все равно. Он только что заставил прилипнуть к окнам автобуса шведов. В Ольгино он зажег так, что те чуть не уронили автобус. Пять минут он шел вровень с сияющим Volvo. Вспышки фотоаппаратов. Вот он, крик души подпольного Союза! Это — победа! Васильевский остров зажигает!
На въезде в город Димка сбавляет, позволяя ментовским «жигулям» приблизится, и тормозит.
Выскочивший старлей приближается к Димке багровый от злости. Он что-то орет, машет руками и вдруг замолкает. А потом бегом бежит к «жигулям», разворачивается и подрывается в сторону Ольгино. А Димка победно катит в город, не нарушая, не дразня. Дело сделано.
— И сколько?
— 500 зеленью.
— Нормально!!!
— Забей. Это того стоило. Ты бы видел глаза шведов! Они же привыкли, что мы на вёдрах. Пусть знают.
— Да ты патриот!
— Я, Саня, в армии служил. Там родину любить быстро учат. Служу Советскому Союзу!
